Это оказалась не детская, а роскошная спальня, вполне пригодная, чтобы снимать здесь эротические сцены из великосветской жизни – такой, какой она представляется жителям Автозаводского района. Дороженные тканевые обои на стенах, приземистый сексодром посреди, застеленный черным шелковым бельем, на полу белые медвежьи шкуры явно искусственного происхождения, в углу огромный, в полстены, «Шарп». В постельке лежал беленький, скромненький, хорошенький мальчик в одних плавках. Он был бы просто прелесть, кабы не портили его набрякшие мешки под глазами и капризно оттопыренная нижняя губа. Мальчик был лет этак тридцати. В комнате противно пахло прокисшим пивом.
– Это и есть ребенок? – поинтересовалась Света, глянув через плечо на хозяйку, которая нервно тискала в руках флакончик с валерьянкой.
– Это мой сын, а что? – вызывающе провозгласила дама.
Сынуля перевернулся на спину, не без интереса оглядел явившихся женщин, и этот интерес дерзко шевельнулся в плавках. Дама суетливо метнулась к постели и прикрыла ребенка пуховым белым одеялом.
Теперь Алена рассмотрела ее получше и обнаружила, что из пышных розовых, отделанных перьями домашних туфелек торчит пальчик, отродясь не знавший педикюра.
Она заперхала, пытаясь скрыть смех.
Чудны дела твои, господи!!!
– Что с ребенком? – невозмутимо спросила Света, игнорируя обитателя черно-белой постели.
– Он вчера был в бане… а сегодня не может встать…
«Ого!» – чуть не вскрикнула распутная писательница, но благоразумно промолчала.
Света, впрочем, и ухом не повела. Спокойно посчитала пульс, померила давление, прослушала «больного». Мальчонка откровенно нежился в ее руках.
– Все понятно, вы перегрелись, поэтому сильно подскочило давление, – благожелательно сказала Света. – Правильно делаете, что пьете пиво, оно обладает положительным эффектом.
Ребенок так и расцвел.
Алена изумилась. Неужели все дамы постбальзаковского возраста начинают испытывать запоздалую нежность к молодым красавчикам? Выходит, и Света подвержена этому поветрию? Но тут ведь не красавчик и далеко не молоденький! И что это за фигня насчет пива, которое чем-то там обладает?!
Тем временем Света достала из чемоданчика шприц и две какие-то ампулы и так улыбнулась «мальчонке», что он с удовольствием подставил ей свою бледную, но вполне подкачанную задницу.
– Больно, маленький? – дрожащим голосом простонала маменька.
– Ничего, потерплю! – мужественно отозвался малыш и сделал попытку погладить пухлую Светину коленку. Снисходительно улыбнувшись, доктор Львова сделала ему «козу», подняла чемоданчик и направилась к двери. Алена поспешила следом.
– Мама, заплати девушкам! – томно пожелал мальчонка.
– Девушки, сколько я вам должна? – послушно проблеяла мама.
– Нисколько, – величаво ответила Света. – Купите лучше ребенку мороженого!
Из дому они вышли молча, молча забрались в салон. Здесь Света легла на носилки, о которых продолжала мечтать Алена, и начала хохотать.
– Пак, поехали поскорей! – крикнула Света. – Лазекс действует довольно быстро!
«Фольксваген» рванул со двора как подстегнутый.
– Что? – спросила Алена, видя в зеркальце водителя сморщенное в улыбке маленькое корейское личико. Надо же! Пак улыбается! Это что-то значит! Ему понятно, а Алене – нет? – Что ты ему уколола?
– Лазекс, – повторила доктор Львова. – Причем со снотворным.
– Да это что такое, лазекс?
– Мо… мочегонное! – последовал ответ.
Неведомо, сколько бы они еще хихикали, когда бы вновь не подал голос «Курьер». Итак, жизнь не унималась…
А этот вызов обещал быть посерьезней. Резкое падение давления у пенсионерки, улица Заречная.
– Пак, давай, гони! – Лицо Светы стало серьезным. – Ох, ненавижу я эти падения давлений!
Въехали во двор дома, очень похожего на тот, в котором жила Алена: облезлая желто-розовая коробка, построенная в начале 50-х пленными немцами. На Дальнем Востоке и в Сибири, где Алена бывала в командировках, она видела совершенно такие же дома, возведенные пленными японцами.
Двор был пуст, только около одного подъезда со скучающим видом переминался с ноги на ногу какой-то мужик в длинном черном пальто и низко надвинутой на лоб черной кожаной кепке.
– Квартира тридцать, – заглянула Света в блокнот. – По-моему, нам к среднему подъезду, как раз где дяденька стоит. Ага, выходим. Ну ладно, Пак, не скучай, мы скоро вернемся.
…Как бы не так…
Они подошли в подъезду. Мужчина отвернулся, закуривая.
Вошли. Внутри темнота.
Но за спиной промелькнул луч света, хлопнула дверь – видимо, кто-то зашел в подъезд вслед за ними.
Алена полуобернулась было, как вдруг что-то твердое, холодное уткнулось в ее шею.
– Не оборачиваться, – проговорил сдавленный голос. – Иначе стреляю.
Смольников вдруг начинает громко стонать. Я прихожу в ужас! А вдруг он так раздражит наших палачей, что его убьют немедленно? Я делаю сильный рывок и отталкиваю Красильщикова. Судя по звукам, мне повезло: он не удержался на ногах. Эти выигранные секунды для меня много значат! Я вскидываю руки, связанные спереди, хватаясь за эти невыносимые платки, которым и замотано мое лицо. Прежде всего освободить рот…
Удалось! Но губы мои онемели, я не сразу могу справиться с ними, а Красильщиков уже вскочил, уже снова схватил меня…
– Остановитесь! – невнятно выкрикиваю я. – Если вы убьете нас, это уже вам не поможет! Вас ничто не спасет, потому что из прокуратуры отправлен телеграфный запрос в Минск, на место вашего прежнего жительства!
Красильщиков тихо чертыхнулся и ослабил хватку.
– Что? – рявкнул Вильбушевич.
– Что слышите! – кричу я, пытаясь освободиться от второго платка. – Вы на примете у полиции, наша гибель только осложнит ваше положение. Вам надо о том, как с властями поладить, думать, а не новые убийства замышлять, к тому же убийства должностных лиц…