– В записях сказано, что она панически боялась допустить ошибку. И об этом не рассказывала коллегам? Она должна была переживать из-за того, что может потерять работу.
– Женщина ни с кем не откровенничала, – повторяю я.
– И никто ничего не замечал? Нервозности? Или, например, злости?
– Злости?
Стефан проводит рукой по обложке папки.
– Эту женщину переполняла злоба. Никто за всю жизнь не любил ее за личные качества, только за поступки. Психоаналитик отмечает ее склонность к суициду, а это связано с гневом. Никто не говорил об этом?
Я качаю головой.
– Возможно, не хотели ввязываться.
– Она была чрезвычайно замкнутым человеком. Никого не пускала в свою душу.
– Я бы сказал больше. Эта женщина производила впечатление рассеянного, потерянного человека. Возможно, коллеги считали ее неспособной оказать поддержку, помочь.
– Ничего подобного я не слышала. Никто не подозревал, что у нее проблемы, пока она…
Стефан замечает мое колебание. Интересно, как он сам закончил бы это предложение? Пока она не убила себя? Пока не нашли тело?
– Но они ведь работали вместе? Неужели они не чувствовали, что такой человек бросит в беде?
– Нет. Она гордилась тем, что никогда не допускала ошибок в работе.
Стефан коротко кивает, но немного отступает от темы.
– Психоаналитик не назначал ей антидепрессанты?
– Она отказалась назвать имя врача общей практики.
Еще один кивок и никаких комментариев.
– Она много пила?
– Возможно, одна, но никогда на людях. Даже на вечеринках не позволяла себе больше одного-двух бокалов.
– Физическое состояние? Боли?
– Она никогда не болела. В шкафчике в ванной нет ничего сильнее парацетамола.
– За время посещения психоаналитика она ни разу не звонила с сообщением, что заболела и не может прийти?
– Нет.
– Ни разу не болела?
– Получается, нет.
– Случаи нанесения ущерба себе самой? Есть доказательства?
– Имеешь в виду, что женщина пыталась перерезать себе вены?
– Один из возможных вариантов. Расскажи о ее семье. Белые воротнички?
– Хорошо образованный средний класс.
– Тогда она могла вредить себе не физическим образом. Накричать на босса, переспать с мужем коллеги. Плохое поведение с заранее известными катастрофическими последствиями.
– Ничего подобного мне не известно.
– И на теле нет шрамов или следов порезов?
Что-то в его тоне привлекает мое внимание, но я не могу понять что.
– Она могла сделать порез на той части тела, которую не видно.
– Патологоанатом бы увидел, – говорит брат и поджимает губы. У него лицо человека, только что уловившего нечто важное и мгновенно сфокусировавшегося на этом. – Расскажи, как она жила?
Вопрос ставит меня в тупик. Мне это кажется неважным.
– В доме аккуратно, чисто. Скучно.
– Но не грязно? Никаких признаков того, что окружающее перестало ее волновать, что она перестала заботиться о себе?
– Она очень аккуратна. В шкафах все в идеальном порядке.
– Это может быть связано с обсессивно-компульсивным расстройством. Если эта женщина от природы человек аккуратный, то депрессия могла лишь усилить это. Но должно быть что-то, чем она пренебрегала. Заросший сад? Грязная машина?
– У нее нет сада, и машины я не видела.
– А одежда? Внешний вид?
– Она была консервативна. Ничего легкомысленного и поношенного. Полагаю, она следила за своей внешностью. Покупала дорогую одежду и берегла ее. Пользовалась косметикой. Занималась в тренажерном зале.
– А в конце? Полагаю, имел место кризис.
– Ничего не изменилось.
Стефан прижимает кончики пальцев ко рту. Думает.
– В записях указано, что женщина испытывала страх, что может совершить ошибку – непоправимую ошибку. Она работала в рекламном агентстве?
– Она была врачом.
– Но в записях… – Стефан замолкает и кивает самому себе, переосмысливая. – Отделение?
– Интенсивная терапия.
Брат вскидывает брови.
– И коллеги ничего не замечали? Она ведь ходила к врачу общей практики, разговаривала о своем состоянии.
– Она пришла сразу к психоаналитику.
– Сама?
– Частный пациент. Платила наличными. Сказала, что боится, что все узнают, что она не может справиться.
– Потому что она сама врач, так? Врачи склонны к утаиванию личных проблем. – Стефан откидывается на спинку. – Ты говорила с психоаналитиком. Как он тебе?
– Осторожный. Порой словно защищался.
– Женщина приняла слишком большую дозу?
– Никто не знает.
– Что? Я не понял.
– Тела не нашли. Последний раз ее засняли камеры видеонаблюдения. Она вышла из дома и исчезла.
– Кто заявил в полицию?
– Психоаналитик.
Стефан пристально смотрит мне в глаза.
– Ее психоаналитик? Не коллеги?
– Она была в отпуске в тот период, но не пришла на очередной сеанс. Доктор не смог до нее дозвониться по домашнему телефону, рабочего у него не было, поэтому он отправился к ней на квартиру.
– Психоаналитик сам поехал к ней? Мог ведь просто написать письмо.
– Он волновался.
– Дверь никто не открыл и он пошел в полицию?
– Да.
– Со словами: «Обратите внимание, эта женщина склонна к суициду?»
– Да.
– И теперь ты пытаешься ее найти?
– Пытаюсь узнать, что с ней произошло.
– Думаешь, она мертва?
– Мне бы не хотелось высказываться по этому поводу.
– Хочешь, чтобы это сделал я?
– Хочу.
Брат отворачивается, затем поднимается и начинает ходить по комнате. Помещение невелико, а он достаточно крупный мужчина – до окна ему достаточно сделать три шага. Несколько секунд он любуется пейзажем – слева красный с серым и белым поезд региональной линии переезжает через железнодорожный мост, справа на фоне серого неба хорошо видна башня Брэнфорда. Наконец, он поворачивается.
– Почему ты пришла ко мне?
– Хочу выяснить, что произошло.
– Но из записей все понятно. Почему ты им не веришь?