– Расскажите мне все. Кто эти люди? – Я подаюсь вперед, будто это может заставить его говорить.
– Зачем? Вам – их – не – остановить.
– Полагаете, незнание обеспечит мне безопасность? Грейвсу это не помогло.
Жестоко, но сказанное заставляет его задуматься. Впрочем, ненадолго.
– Я ухожу.
– Мистер Гамильтон.
– Будьте благодарны, что я отвернулся и не видел вашего лица, поэтому не смогу описать вас, чтобы со мной ни делали. Если только за нами не следят, – добавляет он почти шепотом.
Мы оба молчим и поднимаем головы, прислушиваясь, словно действительно сможем что-то уловить, понять, где они прячутся.
Разумеется, мы ничего не слышим.
Гамильтон шумно вдыхает воздух, протяжно выдыхает и возвращается в кухню. Шторки на окнах опускаются, плотно закрывая стекло.
Я продолжаю стоять у кустов, мокрая до нитки.
Я должна колотить в эту дверь до тех пор, пока он меня не впустит. Но я знаю, он мне не откроет. Никогда.
До меня доходит, что телефонные разговоры удалил не Гамильтон, у него нет таких возможностей. Но и не мы.
Эти люди обладают в точности той же информацией, что и я.
Они могут следить за этим местом.
Я снова прислушиваюсь к шуму дождя. Возможно, я не единственная, кто следил за этим домом.
Я поспешно скрываюсь за кустами и ухожу.
Через двадцать пять минут я уже у машины и звоню Крейги:
– У нас проблемы. С Гамильтоном.
После недолгой паузы Крейги произносит:
– Ты знаешь, что по мобильному не стоит говорить.
Я решительно перебиваю его:
– Кэтрин в Программу поместил Гамильтон. Она не осуждена, а просто скрывается. И люди, желающие ее смерти, у нее на хвосте. Крейги, он в опасности. Ему не уйти от них, как это сделала я. Займись им.
Молчание на этот раз длится несколько дольше.
– Хорошо. Где ты?
– Я возвращаюсь, Крейги? Будь осторожен.
Я плохо соображаю от голода и усталости. В первом попавшемся кафе покупаю кофе навынос и сэндвич с беконом, а заодно и плитку шоколада. Моя одежда промокла насквозь, и девушка, принимавшая у меня деньги, смотрит с сожалением.
– Вам надо согреться, иначе простудитесь, – говорит она так, словно хочет убедиться, что я еду прямиком домой.
Я пытаюсь улыбнуться, но так замерзла, что даже мышцы лица меня не слушаются. Девушка дает мне сдачи больше, чем следовало. По дороге к машине я случайно обнаруживаю в волосах запутавшуюся ветку. Чашку горячего кофе с двумя кусочками сахара я проглатываю почти мгновенно, а следом и половину сэндвича. Желудок переваривает содержимое, и через несколько минут я даже смотреть не могу на оставшуюся еду. Отложив сэндвич, я отламываю кусок шоколада. Надо добраться до Доклендса раньше, чем случится очередной упадок сил. По дороге я начинаю так нервничать, что даже съедаю отвергнутый ранее сэндвич, неловко держа его одной рукой.
Антирадар подает сигнал. Неужели за мной следят?
На пути мне попадаются участок, на котором ведутся дорожные работы, и одна авария. Полиция заставляет машины замедлить ход и проехать по одной полосе. Дорога занимает три часа. Все это время из головы не выходят лицо Гамильтона и его слова.
Тринадцатое декабря, все произошло именно тогда – Кэтрин убегала…
Пять дней прошло с тех пор, как, покинув дом под наблюдением видеокамер, Кэтрин Галлахер ушла из прошлой жизни. Я смотрела тогда на ее фотографию и думала: «Эта женщина совершила убийство, и она бежит от преследователей». Но я ошибалась. Возможно, эта женщина была лишь на полпути, а на ее руках пока нет крови? Но она выбрала для себя не лучшее будущее, в котором все самое плохое еще может произойти. Интересно, знает ли она об этом?
В гараже у меня нет запасной одежды, лишь пальто, которое я и натягиваю прямо на мокрые вещи. Влажный холод проник, кажется, под кожу, и я продрогла до костей. В зеркало стараюсь определить, как я выгляжу: волосы спутаны, а помада резко выделяется на пергаментно-бледном лице.
Такси я ловлю на соседней улице и прошу высадить меня на Лондонском мосту. Спустившись в подземку, доезжаю до Кэнэри-Уорф. Последние полмили я иду пешком, низко опустив голову, в надежде не встретить никого из знакомых.
В ванной я срываю мокрую одежду и встаю под душ. От горячей воды кожа начинает болеть, но я выдерживаю десять минут, вытираюсь и укутываюсь в халат.
Крейги не сможет просто так войти в конспиративный дом; за ним могут следить. Сколько времени ему потребуется, чтобы собрать всех нужных людей, оценить положение, очистить территорию от представителей других заинтересованных сторон?…
Гамильтон знает, что сделала Кэтрин, и он заговорит – в этих вопросах Крейги беспощаден. Пройдет лишь несколько часов, и мы все узнаем.
Звонит телефон. Консьерж. Ко мне посетитель.
Крейги появляется передо мной, облаченный в застегнутое на все пуговицы пальто, прижимая к груди портфель, словно тот способен обеспечить ему необходимую защиту. Он выглядит обеспокоенным. Это не простой контакт, за которым он следил.
И все же он не смог удержаться и послал своих людей за Гамильтоном, а сейчас явился, чтобы получить объяснения, что же происходит. Работа накладывает на людей определенный отпечаток: у человека появляется постоянная, неутолимая жажда информации, постоянное желание узнавать.
– Уильям Гамильтон, – произносит Крейги. – Как ты его нашла?
– Ты поместил его в дом недалеко от Уэнтворта. Помнишь, Грейвсу звонили перед смертью? Финну удалось выяснить, что звонок был сделан из этого дома.
– Ты ездила туда?
– Я говорила с ним – он не видел моего лица. Именно Гамильтон отправил Кэтрин Галлахер в Программу и нашел Грейвса, чтобы обеспечить ей легенду. Крейги, она там не отбывает наказание, она прячется.
– А записи звонков? Мы их не удаляли.
– Знаю. У Гамильтона нет больше источников. Клиент хотел быть уверен, что доберется до него раньше нас. Они ищут Кэтрин, уничтожили Грейвса и уничтожат любого, кто вознамерится ей помочь.
– Так почему они сразу на него не вышли? Ты говоришь, они довели его до самого дома. Чего же ждать?
– На этот вопрос я не могу ответить. Скажи, что его уже там нет.
– Его уже там нет, – с грустью произносит Крейги, и я внутренне содрогаюсь. – Я отправил человека, он позвонил в дверь – обычный посыльный с пакетом, ничего настораживающего. Ему было поручено убедиться, что с Гамильтоном все в порядке. Дверь была закрыта на защелку, свет выключен. Наш человек вошел…
Гамильтона в доме не было.
Никаких признаков того, что он боролся и сопротивлялся. В доме не было его документов и бумажника. Он собрал необходимые вещи и ушел один. Это видно на записях камер.