– Пока ты спала, я взял визитку из твоего бумажника, – небрежно сообщил он.

– Ты украл ее у меня? – возмутилась она.

Последовала долгая, вероятно, скептическая пауза.

– Ты разыгрываешь меня? А не стащил ли ты еще что-нибудь?

У нее опять противно засосало под ложечкой. Например, кредитку. А если все эти страсти разыгрываются только ради ее денег…

– Ton passeport? [117] Чтобы ты не смогла исчезнуть… со всеми моими тайнами?

Ей показалось, или он действительно думал только о своих тайнах? Его не волновало, что может исчезнуть она сама. А вот что с ней исчезнут украденные ею в его лаборатории секреты…

– Неужели люди, летающие на частных самолетах, должны предъявлять паспорта?

– Конечно, только иммиграционные штампы ставятся золотом.

Он рассмеялся.

– У меня для тебя одно предложение. Ты ела сегодня что-нибудь без сахара? Я мог бы приготовить ужин.

Стоя под пронизывающим мелким дождем и вглядываясь в бурые воды, омывающие остров, и в готическую громаду собора Нотр-Дам, Кэйд улыбнулась. Хотя постаралась ответить как можно равнодушнее:

– В твоей квартире?

– Ну, в твоем-то холодильнике нет ничего для достойного ужина, – решительно заявил Сильван.

На самом деле там лежали образцы коробок от каждого приличного шоколатье Парижа – кроме его самого, разумеется. Вся его продукция досталась бездомному бродяге в саду. По тону Сильвана она заподозрила, что он открывал ее холодильник и увидел там все эти коробки других шоколатье.

– Поэтому вечер придется провести у меня.

Глава 20

Сильван встретил Кэйд около кондитерской. Лаборатория уже закрылась, но магазин продолжал работать до девяти, с длинной очередью у входа.

– Тебе не кажется, что я должен вознаградить тебя? – спросил он. – Получается, что кража моих шоколадных конфет является лучшей рекламой для дела – кроме меня самого, конечно, – какая только бывала у меня прежде.

Она обиженно взглянула на него.

Сильван усмехнулся и повел ее к себе, заглянув по пути в boulangerie [118] за свежим багетом. Кэйд наблюдала за ним. Все получалось у него с непринужденной легкостью, словно покупать багет для него так же естественно, как дышать. Что, разумеется, так и было.

– Их только что вынули из печи, – объяснил Сильван, протягивая ей хлеб.

Стащив перчатку, Кэйд накрыла багет рукой, ощутив теплоту длинного, тонкого батона через узкий бумажный ободок. Сильван отломил хрустящую и теплую горбушку и вручил Кэйд. Она с улыбкой смотрела, как он отломил второй кусок для себя.

– Нет ничего более соблазнительного, чем только что испеченный хлеб.

Он жил в конце той самой rue piétonne [119] за ресторанчиком, где Кэйд случайно встретила его, и всего в двух кварталах от своей лаборатории.

Квартира ей понравилась. Такая же чистая и просторная, не загроможденная вещами, как его лаборатория. Но кухонные столы в лаборатории Сильван протирал гораздо чаще, чем домашние полки. Просторная, открытая свету гостиная с большими французскими окнами, створки открывались внутрь как двери, а снаружи вились кованые кружева защитной ограды. Спокойного теплого оттенка ковер сочетался с полированной гладью паркета. Диван выглядел вполне уютно, похоже, кто-то любил растянуться на нем и почитать хорошую книгу или посмотреть телевизор с плоским экраном. На подлокотнике, там, где обычно покоилась голова, даже осталась заметная вмятина, свидетельствуя, что лежавший там мог видеть перед собой балконные окна. На полочке под столиком в изголовье дивана темнел фотоальбом в коричневой кожаной обложке, с оттиском его инициалов. Наверное, кому-то пришла в голову идея хорошего подарка.

Дальше по коридору тянулся ряд закрытых дверей. Кэйд взяла фотоальбом и вернулась в кухню. Помещение оказалось просторным для одного обитателя квартиры. И оборудовано по последнему слову техники.

Сильван уже доставал продукты из холодильника – грибы, лук-шалот, завернутое в пленку мясо. Из винной стойки он взял бутылку вина. Помедлив, дождался, когда Кэйд приблизилась и прислонилась к темной гранитной столешнице.

– Это тебе. – Сильван вручил ей помятый пакетик.

– Что это?

В глазах его отразилось смущение. Сильван смущается?

– Просто милый пустячок, попавшийся мне на глаза во время перерыва на ленч. Увидев его, я сразу подумал о тебе.

Кэйд зарделась. И с опаской, словно ожидая обнаружить там бархатные наручники, открыла пакетик. И вдруг встретила веселый взгляд маленького бежевого медвежонка ручной вязки, с глазами-звездочками, вышитыми черными нитками. А из рюкзачка на его спине выглядывал еще более крошечный, такой же бежевый мишутка. Это оказалась кукла, надевающаяся на палец. Кэйд надела игрушку на палец и, улыбаясь, вытащила из рюкзачка крошечного мишку, рассмотрела его и вернула на спину медвежьей мамы. Очаровательный подарок, не отягощенный никаким смыслом. Ведь она давно выросла из детского возраста, и их отношения были далеко не детскими.

Она взглянула на Сильвана. Его улыбка стала шире, менее неловкой, словно надетая на палец Кэйд игрушка напомнила ему, почему у него возникло желание купить ее.

– И почему? – наконец спросила она.

Он вытащил деревянную разделочную доску и взял широкий поблескивающий металлом нож.

– Потому что я подумал, что такой игрушки у тебя никогда не было. Возможно, она тебе будет полезна.

– Полезна? – удивилась Кэйд, размышляя о том, что же она могла упустить из внимания, разглядывая медвежонка.

– Эта игрушка по-детски легкомысленна. Она прелестна и забавна.

Неужели после ее безответственного поведения Сильван подумал, будто ей не хватает легкомыслия? Развернув медвежонка к себе, Кэйд согнула вдетый в него палец, наслаждаясь новым ощущением игры. Да кому мог не понравиться такой оживший на пальце медвежонок? В ее жизни было так мало милых безделушек. Или он и хотел поведать ей о пользе безделья?

– Прежде я не получала таких романтичных подарков, – призналась она.

Черные брови взлетели.

– Dis, donc! [120] – Он покачал головой, возвращаясь к разделочной доске. – Тогда другим кавалерам будет легко превзойти меня, верно?