– Нет! Нет! – кричит она с неожиданно появившейся силой. – Не подносите его близко ко мне!
Сладкий аромат вина наполняет комнату. Я встаю перед ней на колени и беру ее руки в свои. Она вся дрожит и восклицает:
– Только не вино! Только не вино!
Мне кажется, что она бредит.
– Что с вами? Герцогиня? Герцогиня Сессиль? Возьмите себя в руки!
Эта женщина была при дворе, в то время как ее муж готовил величайший заговор против короля за всю историю Англии. Она стояла возле креста на базарной площади в Ладлоу, когда ее муж бежал, а ланкастерские солдаты грабили город. Это женщина, которую чертовски трудно заставить проронить хоть одну слезинку и признать поражение. Но сейчас она смотрела на меня слепым от наполнявших ее глаза слез взглядом. А потом она громко всхлипнула.
– Эдуард сказал, что единственное, что он может сделать для Джорджа, – это дать ему возможность выбрать способ казни. Он сказал, что его брат должен умереть. И эта женщина была там все время нашего разговора. Она не позволяла мне сказать ни слова в оправдание Джорджа. Единственное, чего мне удалось для него добиться, – это право умереть в его комнатах в Тауэре, такой смертью, которую он выберет сам.
Она прячет лицо в руках и разражается таким плачем, словно уже не в состоянии остановиться. Я бросаю взгляд на дам. Мы настолько потрясены состоянием герцогини, что просто стоим вокруг нее беспомощным хороводом, не в силах помочь горюющей матери.
– Мой любимый сын, мой дорогой, – шепчет она сама себе. – И именно он должен так умереть.
Я не знаю, что мне делать. Мягко положив руку ей на плечо, я говорю:
– Не желаете ли чего-нибудь попить, ваша милость?
Она поднимает на меня глаза, и я вижу, как ее все еще красивое лицо застыло от горя.
– Он выбрал быть утопленным в вине из мальвазии, – говорит она.
– Что?
Она кивает.
– Вот почему мне не хотелось его пить. Я больше никогда не прикоснусь к нему, до конца своей жизни. И дома у меня его не будет никогда. Я распорядилась, чтобы мои погреба очистили от него уже сегодня.
– Но как он решился на подобное? – спрашиваю я в ужасе.
Она горько смеется. Тоскливый, невеселый звук отскакивает от каменных стен.
– Это прощальный жест: заставить Эдуарда поухаживать за ним, заставить его заплатить за его выпивку. Высмеять королевское правосудие и перед смертью напиться любимым вином королевы. Он показывает, что это все ее рук дело, это ее яд убивает его, в этом вине был яд, который убил Изабеллу. Он высмеивает суд, высмеивает свой приговор. Он высмеивает свою смерть.
Я поворачиваюсь к окну.
– Дети моей сестры станут сиротами, – говорю я. – Маленькие Эдуард и Маргарита.
– Сиротами и нищими, – резко говорит герцогиня, вытирая свое лицо от слез.
– Что? – Я снова поворачиваюсь к ней.
– Их отец умрет в результате казни за измену. А земли предателей отбирает казна. Как думаешь, кому они отойдут?
– Королю, – глухо произношу я. – Королю, что в этом случае означает королеве и ее бесчисленному семейству. Разумеется.
Наш дом погружен в траур, но мы не можем носить синие одежды. Джордж, красавец герцог, мертв. Он умер так, как и желал: утонул в бочке с любимым вином королевы. Это был последний, горький, но пронзительно красивый жест в сторону женщины, которая погубила его семью. Она сама больше этого вина не пила, опасаясь почувствовать вкус слюны из раскрытого в спазме рта утопающего. Хотелось бы мне встретить Джорджа в чистилище, чтобы сказать ему, что одного он точно добился: он отбил у королевы любовь к этому вину. Мне лишь остается жалеть, что он не утопил ее в этом вине тоже.
Я отправляюсь ко двору и жду аудиенции у короля. Я сижу в комнатах королевы и разговариваю с ее фрейлинами о погоде, о вероятности скорого снега. Я восторгаюсь их кружевами, которые они плетут по рисунку, сделанному королевой лично, и я восхищаюсь ее мастерством. Когда она ко мне обращается, я отвечаю ей с любезной вежливостью. Я не позволяю ей прочесть на моем лице, или в моих жестах, в движении руки, или в положении ног в кожаных туфлях обвинение в убийстве моей сестры и ее мужа. Одну она отравила, другого довела до смерти политическими интригами. Она убийца и, возможно, даже ведьма, и она лишила меня всех людей, которых я любила, кроме моего мужа и сына. Я не сомневаюсь, что она забрала бы и их у меня, если бы не положение, которым пользуется Ричард у короля. Я ее никогда не прощу.
Когда входит король, как всегда улыбчивый и веселый, приветствует дам по именам, а потом подходит ко мне и по-братски целует в обе щеки, я тихо ему говорю:
– Ваше величество, могу ли я просить вас о милости?
Он тут же поднимает глаза на королеву, и я успеваю заметить их быстрый обмен взглядами. Она начинает вставать, словно собираясь меня перехватить, но я готова к этому. Я и не ожидала получить что-либо без согласия этой ведьмы.
– Я прошу об опекунстве над детьми моей сестры, – быстро говорю я. – Они сейчас находятся в замке Уорик, в детской. Маргарите четыре года, а Эдуарду всего три. Я очень любила Изабеллу и хотела бы позаботиться о ее детях.
– Ну разумеется, – легко соглашается Эдуард. – Но ты знаешь, что у них нет наследства?
О, конечно, я об этом знаю. Потому что ты украл у Джорджа все, и для этого тебе всего лишь понадобилось обвинить его в измене. Если бы опекунство над этими детьми давало хоть малейшую выгоду, твоя жена давно бы уже заявила свои права на них. Если бы они по-прежнему были богаты, то она давно бы составила брачные договора и связала бы их помолвками со своими детьми.
– Я смогу их обеспечить, – говорю я.
Ричард, походя ко мне, кивает в знак согласия.
– Мы сможем их обеспечить.
– Я выращу их в Миддлеме, вместе с их двоюродным братом, моим сыном, – говорю я. – Если ваши величества это позволят. Это будет величайшей милостью для меня. Я любила сестру и обещала ей, что, если с ней что-нибудь случится, я позабочусь о ее детях.
– О, неужели она боялась внезапной смерти? – спросила королева с притворной заботой, подходя к королю и проскальзывая своей рукой в его руку. На ее прекрасном лице лежала печать благородной печали. – Она боялась тяжелых родов?
Я вспоминаю о том, как Изабелла предупреждала меня, что однажды я услышу о ее внезапной смерти и что тогда я должна знать, что она была отравлена этой красивой женщиной, стоявшей передо мной с высокомерием человека, обладающего огромной властью, и смеющей потешаться над смертью моей сестры.
– Роды всегда опасны, – тихо отвечаю я, не говоря правды о смерти Изабеллы. – Об этом все знают. Мы все отправляемся в свое уединение с молитвами.
Какое-то время королева смотрит мне в глаза, словно раздумывая бросить мне вызов, попытаться вынудить меня сказать что-либо изменническое или хотя бы неуважительное. Я чувствую, как напрягается мой муж, словно готовясь к нападению, и слегка подвигается к брату, словно пытаясь отвлечь его внимание от дьяволицы, держащей его за руку. Но королева улыбается своей милой улыбкой и обольстительно смотрит на мужа.