Но дата судебного процесса назначена и никто ничего уже не в силах был изменить.
Еще Майкова тревожила тишина. Сторона ответчика словно бы исчезла из города. Вместо ожидаемой суеты, переговоров, интриг и заигрывания с этим самым общественным мнением Чижевский словно смирился с поражением и притаился, ожидая исхода дела. Майков хотел другого. Он мечтал не о тихом банальном мировом соглашении, а надеялся на громкую скандальную свару, из которой, разумеется, выходит победителем и в глазах этой бедной, недолюбленной, но такой шумной и требовательной публики вмиг становится дорогим и близким защитником интересов. Это бы с лихвой перекрыло все его прошлые похождения. Никто и не вспомнит историю с каким-то автопарком. Здесь победа во имя высокого искусства, во имя тех, кто годами творит и по большей части оказывается непризнанным в этой своей самоотверженной философии. А как иначе! Все хотят быть признанными, никто не желает вставать в очередь.
В душе же Майков эту вечно недовольную всем публику недолюбливал. Умничают, клянутся в чем ни попадя, легко нарушают все, чему еще недавно присягали, и всем своим поступкам вечно находят веские причины и оправдания.
Так вот, Майкова что-то тревожило. Уж слишком гладко развиваются события. Особенно смущала Алевтина Павловна. Сходу поверила в его рассказы. Довели интеллигенцию! Он бы, Майков, ни в жисть так не повелся. Через четыре дня судебное. Селина Ивановна и Чижевский, конечно же, будут затягивать процесс, искать любые поводы опровергнуть его обвинения. Им на руку перевести громкий скандальный процесс в обычный нудный спор, разбирательство, так сказать, субъектов. Наверное, проведут графологическую экспертизу, станут требовать в суд Спицына. С этим он легко справится, отобьется.
Майков мечтательно посмотрел в окно. Если закончить дело к осени, можно слетать на юг, поразвлечься и поправить нервишки у моря. С этими творцами так сложно и нервительно!
…Интересные и необьяснимые вещи с точки зрения здравого смысла происходят порой. Два острова. Между ними тысячи километров, моря и океаны. Но в один и тот же момент на обоих изобретается одно и тоже полезное приспособление для охоты, для облегчения жизни, так сказать. Пусть это будет лук и стрелы. Как? Почему такое происходит и где искать объяснение?!
Это к тому, что в тот же самый миг, когда Майков мечтами уже унесся на трибуну судебного зала заседаний и громит интеллектуальных преступников, на другом конце города Лесовска Селина раскладывает свои карточки. И у нее все пока получается ладно. И ей не нравится возникшая тишина. Тишина всем во вред. А ну как Майков заподозрит расставленные ловушки, начнет нервничать, совершать не просчитанные ходы и тем самым заставит и ее приоткрывать карты.
Нужно срочно что-то предпринимать. Пусть Майков уверует в прочность своей пирамиды, пусть спит спокойно и ни о чем не беспокоится.
Она набрала телефон Чижевского.
– Привет, Вигдор, это я.
– Рад слышать, надеюсь, мы больше ничего не совершили.
– Пока нет, слава богу. Послушай, Вигдор, нужно чуть-чуть, маленько-маленько шумнуть насчет Спицына. Что-то написать в прессе, к примеру.
– Это ты мне предлагаешь сделать?!
– Знаешь, Чижевский, это ведь ты книгу написал и спицынские офорты без разрешения использовал?
– Извини, погорячился. Книгу я, а использовал офорты, уточним для точности, Савелий с полного, но не закрепленного на бумаге согласия Спицына. Что ты имеешь в виду под идеей «пошуметь»?
– Понимаешь, мне не нравится эта тишина за несколько дней до судебного. Думаю, и Майков тоже в некотором нервном напряжении. Тишина означает, что каждая из сторон думает, что против нее что-то замышляется.
– Есть идеи?
– Всего лишь одна.
– Не густо.
– Да куда мне.
– Ладно, самоедка, выкладывай.
– А скажи мне, Спицын художник-то хороший?
– Кто бы сомневался. Лучше его Лесовск в графике никто не запечатлел.
– Ну вот и отлично. Пусть бы твоя дрожайшая Марианна как искусствовед напомнила читателям, к примеру лесовской вечерки, о его непреходящем вкладе в сохранение старого города, напомнила о творческом пути. И фото, фото обязательно. И картинок, картинок тоже. Не мелочитесь, договорись с редакцией, как это у вас принято, про себя любимых места не жалеть. О, вспомнила, ты ведь любишь повторять: «Мой жанр – полоса в газете».
– Вау, да ты сильно продвинулась в литературных жанрах. Хорошо, я попробую поговорить с Марианной.
– Вигдор!
– Хорошо. Я буду убедителен.
– Вигдор!
– Да ладно тебе, я поговорю-уговорю Марианну сделать такой очерк. Он и в самом деле хороший график.
– И пожалуйста, времени очень мало. Понимаю, что с людьми искусства так не поступают, но правда. Очень важно и полезно для дела. Да и Спицын порадуется. Хороший материал накануне зарубежного вернисажа. Все складывается!
– Объясни, к чему это все?
– Майкова спугнуть нельзя. Он увидит газету, решит, что раз Спицына хвалят и вспоминают, все идет по его сценарию – общественный тонус по отношению к его подзащитному высокий и соответственно мнение на его стороне. А хорошему графику Спицыну от хорошей профессиональной статьи тоже будет хорошо.
– Эх, почему Майков про меня ничего никому не заказывает. Я тоже ранимый творец.
– Он тебя заказал, заодно и Кокорева и на закуску «Светлые просторы»! Так что вся троица ранимая может быть ранена, нет тяжело ранена, ровно на сто тысяч евро. Ступайте, «писхатель», поработайте с искусствоведом Художественного музея.
…Марианна, не посвященная во все тонкости будущих нетворческих баталий, просьбе Вигдора удивилась, но как отказать любимому человеку.
– А знаешь, мне даже интересно попробовать. О современниках я писала мало, о графиках почти ничего. Но почему все так срочно? У него что юбилей?
– Да, вроде того. И потом, ты же сама говорила, все вокруг стали интересоваться его творчеством. «Советикус» и старина нынче в моде, а кто, как не он, запечатлел старый Лесовск. Очень прошу тебя, сделай все объективно.
– Да не волнуйся ты так, Вигдор. Спицын хороший художник, материал благодатный. Целую, уже пошла работать.
…Майков придумал, как подстегнуть интерес к Спицыну. Действовать он решил через Федя и сразу же позвонил ему.
– Привет, Федяй!
– Федор, с первых дней рождения.
– Ой, боже мой, что случилось, твоя великость растет без остановки. Не споткнись, больно будет.
– Не беспокойся, я внимательно смотрю под ноги.
– Ты что, на каждое мое слово теперь десять нести начнешь? Как однако все быстро забывается. Или тебе пообещали денег с небес подбросить? А, Федяй?
– Не Федяй, а Федор!