– Я давно не общался с лесовцами, что называется, «глаза в глаза», не слышал их мнений о своих картинах, не получал советов, – сказал мастер нашему корреспонденту».
– Молодец, – подумал Чижевский.
– Уличное мероприятие наверняка привлечет внимание любителей живой старины нашего города, – итожил виртуальный автор.
– Как же, дорогая Селина, тебе удается предугадывать и предупреждать события? Значит, Майков не успокоился и «улучшает среду» что есть мочи.
Ну и отлично, очерк Марианны будет как нельзя кстати. Пусть ни на секунду не сомневается в своей победе.
Информацию об уличной выставке прочитала и Адель. Какое-то время она думала, идти или нет на набережную. И в итоге сказала себе твердое «да». Это ведь так интересно: посмотреть, как работают другие художники, как работает ее отец.
…Спицын с нескрываемым волнением отправился на набережную. В душе он долго сомневался, стоит ли ему, известному мастеру, связываться с улицей, которая мало что знает о его ремесле и вряд ли разберется в настоящем искусстве. Но в той же самой душе жил и другой голос. Он настойчиво звал к общению, к рассказу, к тому, чтобы услышать что-то новое.
В молодости он частенько подрабатывал на этой же самой набережной, рисуя моментальные портреты. И не стыдился этого столь необходимого для молодой семьи приработка. Его учитель, воспитанник еще той, дореволюционной, культуры, вообще считал, что рука настоящего живописца должна чувствовать дыхание улицы. В самом деле, что плохого, когда какая-нибудь влюбленная парочка радуется схожести рисунка на листе с оригиналом? Может быть, это первый и последний «живой» портрет в их жизни. И впрямь, разве часто мы ходим специально заказывать своей портрет или портрет дорогого нам человека? Как-то не принято это в теперешней среде. А сколько комплиментов рискуешь услышать, когда позирующий видит это самое сходство и благодарит за прекрасную работу.
Нет, улица бывает не только злой и невнимательной, но и доверчивой, чаще заблуждающейся, ибо, если любит, то искренне, так же как и ненавидит.
…Спицын расположился на набережной, где ничего не изменилось за последние сорок лет. Разве что деревья и трава сменили дикий кустарник и случайный цветник, посаженный то ли ветром, то ли кем-то из жителей. А в остальном… все тот же потрескавшийся, выщербленный асфальт и вал, которым когда-то пытались отгородиться от зимних наводнений. Он уже давным-давно поседел и прогнулся под тяжестью той работы, которую ему предназначалось делать. А ведь как заливало! До самого центра доходила полузамерзшая каша из снега и воды. Город топило лет двести, пока не поставили заградительную линию. Потом устроили сквер, и место это стало любимым у лесовцев.
…Спицын сел спиной к валу, ближе к развесистой акации. Прямо вдоль вала расставил свои старые рисунки города.
Тут же на низенькой табуретке примостился сам с мольбертом. И зрители не заставили себя долго ждать. Посмотреть работу уличного художника – занятие интересное…
Желающих попозировать и по сходной цене унести свой портрет всегда бывало предостаточно.
Мама с маленькой дочкой подошли к рисункам первые.
– София, посмотри какая прелесть, какие чудесные деревянные домики.
Девочка беззаботно держала маму за руку и ей было все равно, что за домики нарисовал дядя. Ей больше нравились блестящие золотом рамочки, разноцветные мелки, карандаши, которыми художник работал.
– Усаживайте дочку на стульчик, я сделаю ее портрет.
– Ой, спасибо, но это, наверное, очень дорого.
– Садитесь, первый портрет всегда работаю бесплатно, – с удовольствием улыбнулся Спицын.
Радостная мамаша без лишних уговоров усадила Софию, а через полчаса Спицын, сделав размашистую подпись на обороте листа, вручил портрет.
Мамаша просто зашлась от восторга.
– София, посмотри, какая ты красавица у меня! Мы возьмем этот рисунок под стекло в рамочку и отправим папе на буровую.
София с радостью вскочила со стульчика, ей явно надоело позировать.
– Спасибо вам, господин, ой, товарищ Спицын. Это так неожиданно. Такая память будет.
Между тем подтягивались люди. И скоро вокруг Спицына образовалась вполне заметная толпа.
Спицын почувствовал, что люди настроены к нему лояльно. Старый Лесовск явно нравился зевакам. Вторым номером на позирование выступил бравый матросик.
– А тихоокеанца запечатлеть можем, отец?
Спицын покосился на обладателя зычного голоса.
– Садись, садись, матрос. Мы все сегодня можем.
– Денег нет, отец, – сразу признался тот. – Все, что было, прогуляли с братанами.
– Родину защищай, а мы не обеднеем.
– Спасибо, товарищ художник. Я портрет в деревню мамке отошлю Не доехал я нынче до деревни. Здесь у пацанов заотдыхался. Они на год раньше на дембель ушли. А мамке портрет отправлю.
Толпа одобрительно загудела. Ей понравилось, что художник не жадный и с военного ничего не просит. Второй портрет без денег!
Вот и матросик ушел, унося рисунок, бережно свернутый в трубочку.
– А вот этот домишко-то я помню хорошо. В нашем дворе стоял, – запричитал вынырнувший из толпы седой патлатый старичок. – Сгорел, такой красавчик был. Эх, не уберегли.
– Да и не сгорел, – послышалось из толпы.
– А я говорю, сгорел, – распалялся оратор.
– Не сгорел, а помогли сгореть, – крикнул кто-то сзади.
– Точно, подожгли. Они так землицу в центре под стройку добывают.
– Безобразие, старину уничтожают. Скоро от прошлого ничего не останется.
Старичок был явно опытным оратором с уклоном в старую архитектуру.
– Слава богу, художник успел зарисовать. А так-то некому больше слово замолвить в защиту деревянного зодчества. Куда ни кинь взор, сплошь бетон и стекло. Будь она неладна, эта их точечная застройка.
– Граждане лесовцы, может, письмо напишем, обращение к губернатору или даже президенту, не дадим уничтожить окончательно лесовскую старину!
– Ну вот, агитатор тут как тут образовался!
– Молчать нельзя, это достояние истории.
– История творится на наших глазах, – послышалось из толпы.
– Слушай, оратор, ты бы отошел в тенек, воззвание сочинил бы что ли, а мы потом обсудим да если что и поддержим. Кстати, с пивком бы лучше читалось.
Толпа лениво гоготнула. Старичок обиделся. Понимания явно не было.
– Да что мне, больше всех надо. Наблюдайте, наблюдайте дальше, как вместо почтенной старины будут строить очередную рюмочную. Потерянная память – безымянная жизнь.
– Вот завернул, с первого раза-то и не понять.
Старичок – писатель воззваний и обращений махнул рукой и поплелся вдоль набережной.