– Коли дочь хана аль паши встретится – еще подумаю, – отшутился Кондрат, хотя от слов казака на душе у него было невесело.

Он обошел все селение и в каждой хате видел одно и то же: нищих, голодных людей, запуганных поработителями. «А ведь всего тут, кажись, вдоволь, чтобы жить хорошо: и земли плодородной, и воды рыбной. Видно, супостаты проклятые дохнуть не дают. Нет, из нашей слободы сюда, поближе к турку, перебираться не стоит. Это словно из огня да в полымя. Правду говорят: Ханщина – хуже панщины. Так куда же мне с моей Маринкой податься? Куда? И есть ли она, та вольная земля, где бы не ждала нас холопская доля?» – думал Кондрат.

С этими грустными мыслями он вернулся в табор. Здесь серб уже прощался с чумаками. Он торопился в Очаков, где его ждали ему лишь ведомые дела.

Крепко обняв Кондрата, Лука сел на невысокого татарского конька и погнал его по очаковской дороге.

Хурделицу опечалила эта разлука. Он привык к своему чернобородому другу, разделявшему с ним в походе нелегкую обязанность вожака обоза. Молодой казак вздохнул. Он спрятал в потайной карман медную пайцзу, отданную ему Лукой, и повел чумаков на Хаджибей.

Утром, на третий день после выхода из Нерубайского, чумаки взошли на плоский холм, расположенный между двух обширных лиманов. Отсюда, с высоты, Кондрат увидел море. В волнах широкого залива дымился далекий берег, а на нем, словно серый камень, вросла в рыжую землю крепость.

– Невелика она издали, а глянь, сколь много земли под себя подмяла, – сказал Чухрай.

Остановив волов, казаки долго разглядывали султанскую твердыню.

Соль

У самого лимана, на топком берегу, заросшем яркокрасной травой соляркой, чумаки распрягли волов, сдвинули возы в четыре угла – стали табором.

Максима Коржа, самого старшего по летам, оставили сторожить табор. Кондрат знал, что этот круглолицый верткий старик, даже разморенный солнцем, не приляжет под возок, а будет с заряженой пищалью зорко оглядывать окрестность. Уж он-то не прозевает приближения турок или татар – вовремя оповестит товарищей.

Остальные чумаки разделись донага. С люльками в зубах, с табаком и огнивом, спрятанным в шапках, нахлобученных до бровей, лихо ринулись в лиман.

Эх, забурлила солнечная соленая вода, смывая пот и дорожную пыль с чумацких тел! Заходили вокруг пенистые волны, высоко полетели брызги! Развеселились хлопцы и стали в шутку топить высокого, как жердь, худого Семена Чухрая.

Однако шутка обернулась против них самих. У Чухрая, хоть и грудь впалая, да руки цепкие, как кузнечные клещи, и могучая, в бугристых мышцах, спина. Недаром в слободе рассказывали, что один он мог поднять воз с тяжелой кладью. Не поддался Чухрай, и четыре дюжих хлопца, что взялись было окунуть его в лимане, сами хлебнули соленой водицы.

– А ну, кто еще водички испить хочет, подходи! – смеялся Чухрай вдогонку убегающим казакам.

Но уже никто из молодых не решался больше напасть на него. Тогда обычно хмурый Чухрай разошелся вовсю и сам погнался за двумя чумаками. Настиг их на мелководье и, словно детей малых, ткнул головами в воду. Обидно стало Кондрату за такое посрамление своих товарищей-однолеток. Сверкнув чуть раскосыми глазами, он подошел к Семену:

– А ну давай попробуем!

И нашла коса на камень. Крепко схватились чумаки. На несколько минут, сжав друг друга в объятиях, застыли они в напряжении. Только узловатые бугры шевелились на широкой спине Семена да переливались набухшие мышцы на груди и руках Кондрата Хурделицы. Жилистые руки Чухрая, как клещи, сжали грудь молодого противника и, казалось, вот-вот раздавят ее.

Но случилось то, чего никто не ожидал. Кондрат тяжело вздохнул, набирая в грудь воздуха, крякнул, приподнял Чухрая и вдруг резким поворотом всего корпуса бросил его через плечо так сильно, что ноги Семена мелькнули в воздухе.

Взметнулись тысячи брызг, Чухрай шлепнулся в воду под дружный хохот чумаков.

Засмеялся и Кондрат, но вдруг смолк и поспешил к подымающемуся из воды Чухраю, который отряхивал намокшие усы. Подал ему руку.

– Не хотел я тебя так… Невзначай вышло.

Но Семен не обижался. Его длинное рябоватое лицо улыбалось.

– Не ведал я до сей поры, что ты, Кондратка, такой тяжелорукий. Не ведал, чертяка тебя возьми! – прохрипел он, выплевывая горько-соленую воду.

Хлопцев еще пуще развеселили эти слова. Они надрывались от смеха. Но Кондрат сердито глянул на них. Краска стыда залила его загорелое лицо. «Ведь не для того за сотни верст шли мы сюда, чтобы в озере шутки шутить. Хлопцы баловаться начали, а я, старшой, вместо сдержать их, сам баловству поддался, как недоумок какой», – мысленно корил себя Хурделица. Но ничего не сказал, только молча первый взялся за работу. Взглянув на него, перестали шутить и остальные чумаки. Дружно взялись за дело – стали брать соль. А она была под ногами, толстыми пластами залегала на мелководье лимана, на мягком, как черный жир, иле. Далее от берега, на глубине, этот окаменелый слой становился тоньше, пропадая совсем.

– Соль родится там, где солнце дно греет, – говорили опытные добытчики.

Поэтому обычно чумаки входили в воду по грудь и, наступив на пласт соли, лежащий под водой, ломали его на куски тяжестью своего тела. Затем вытаскивали эти куски на берег и складывали для просушки в кучи – бугры.

Соль, только что извлеченная со дна лимана, имела нежно-розовый оттенок. Полежав некоторое время в буграх, высохнув, она становилась беловато-синей.

За два дня дружного труда чумаков напротив табора выросло несколько больших бугров соли. Работа шла уже к концу. Еще немного, и соли будет столько, что ею можно нагрузить доверху все семь возов.

Этот день был удачным – чумаки нашли у самого берега богатую залежь. В полдень Кондрат нащупал на мелководье толстый пласт и, раздавив его, извлек из воды большой розоватый кусок. В лучах солнца он засверкал прозрачной радугой.

Семен Чухрай, работавший рядом с Кондратом, заметил, что все чумаки невольно засмотрелись на этот красивый соляной самоцвет.

– А знаете, хлопцы, отчего соль хаджибейская и трава солярка, что здесь растет, червоный цвет имеют? – обвел глазами товарищей Семен. – Не знаете? Так послушайте… Это быль стародавняя. Мне ее в молодых годах один странник сказывал. – Чухрай закурил трубку, взял из рук Кондрата цветной самоцвет и вышел с чумаками на берег. Хлопцы прилегли кружком возле присевшего на камень Чухрая. А тот продолжал:

– Было это еще до прихода сюда ордынцев и турок. Тогда тут прадеды прадедов наших землю пахали, стада пасли, ворогов никаких не опасаясь. Но вот из степей диких двинул сюда хан орду несметную. А султан морем на кораблях своих полки навез, и почали супостаты все вокруг пустошить. Беда пришла: с одной стороны орда ханская прет, с другой – султанские псы-янычары. Да не испугались их наши, и на горе вот этой, что меж двух лиманов легла, – Семен указал рукой на холм, – битва грянула. Три дня и три ночи без отдыха рубали наши силу поганую, много врагов побили, но и сами все до одного головы сложили – в полон ни один не сдался.