– По-казацки, значит, бились, – заметил Яшка Рудой.
– Тогда казачества еще не было, – махнул рукой Семен. – Но бились по-нашему. И кровь их, пропитав землицу родную, с горы, где битва была, в лиман этот рекой стекла. С тех пор багато [26] годов минуло, багато… Запустела сторонка эта от ханской и султанской неволи. А на месте, где битва была, трава червоная появилась, в лимане же соль рожевая расти начала. И стало людям ясно, что неспроста это. То землица наша родная кровью, за нее пролитой, нам знак дает от неволи султанской да ордынской вызволить ее. Вот отчего и соль рожевая, когда ее со дна лимана поднимешь, синей становится. Кровь-то из нее в место свое родное обратно уходит. И трава червоная тоже, как и соль рожевая: вырвешь ее – синеет или серой становится. Кто не верит – проверь! Сам я проверял. Вот, братчики мои, что тут было…
Чухрай закончил свой рассказ. Чумаки призадумались. Солнце начало клониться за полдень. Наступал час обеда. Кондрат хотел было повести казаков в табор на обед, как раздался грохот. То Корж выстрелил из пищали, призывая к себе.
Хлопцы быстро побежали в табор. Вмиг все были уже у возов. Чумаки быстро натянули одежду, разобрали и изготовили к бою оружие, опоясались саблями, зарядили ружья и пистолеты.
К табору медленно приближался небольшой конный отряд. Это были не ордынцы, а турки. Кондрат впервые в жизни увидел спахов, султанских кавалеристов. Сидели они на рослых, хорошо откормленных, пузатых конях. Одеты были пестро: белые широкие шаровары, синие и алые куртки. Голову каждого воина украшала искусно повязанная чалма. Вооружение спахов состояло из утолщенных книзу шашек и кривых длинных ножей – ятаганов, заткнутых за яркие кушаки. У некоторых были пистолеты и ружья.
Казаки с пищалями в руках встали на возы, которые образовывали небольшой замкнутый квадрат.
Хурделица, положив руку на привешенную к поясу в ножнах саблю, спокойно подошел к предводителю отряда, юзбаши [27] , чернобородому турку, остановившему коня шагах в двадцати от чумаков.
– Кто вы, христианские псы, и почему воруете нашу соль? Разве вы не знаете, что воров наш паша не милует? – закричал на Кондрата вместо приветствия и замахнулся нагайкой.
Кондрата предупреждали и Бурило, и Лука о том, что турки при встрече стараются всегда запугать и унизить чумаков и что не следует их бояться в таких случаях.
Хурделица спокойно глянул в черные, блестящие от ярости глаза юзбаши. Во взгляде казака не было ни угрозы, ни страха. А страх-то и рассчитывал вызвать у молодого гяура турок – тогда можно было бы сначала безнаказанно отхлестать чумака, а потом и его товарищей, отнять у перепуганных неверных все, что есть. Но на лице казака султанец прочитал такую уверенную, мужественную силу, что невольно глянул на табор, где стояли с ружьями в руках остальные чумаки. Увидев с десяток направленных на него ружей, он сразу опустил занесенную нагайку. По опыту прошлой войны с русскими он, старый спаха, знал, что неверные, если стреляют из ружей, то редко дают промах. «Слава аллаху, что я вовремя удержался и не хлестнул нагайкой дерзкого гяура. Его товарищи сразу бы застрелили меня. Лучше с этими отчаянными собаками не иметь дела», – подумал турок.
Хурделица увидел замешательство противника и, протянув ему свой пропуск-пайцзу, сказал на татарском языке:
– Ты ошибся, начальник. Мы не воруем. Мы сами жестоко караем за воровство и грабеж. Соль мы берем по повелению едисанского сераскера. Вот его пайцза.
Юзбаши хотелось ускакать подальше от казачьего табора, не теряя своего достоинства. Он не взял даже пайцзу из рук неверного.
– Зачем мне твоя пайцза, хитрый гяур, раз едисанский сераскер имел глупость дать ее тебе? Бери свою соль да убирайся поскорее отсюда, не то твоя грязная шкура отведает вот этого! – пригрозил нагайкой юз-баши и, повернув коня, поехал со своим отрядом к Хаджибею.
Как только турецкие конники исчезли за холмом, Кондрат приказал спешно грузить соль на возы и готовиться в обратный путь. Нужно было как можно скорее уходить из этих мест. Каждую минуту сюда мог нагрянуть более многочисленный отряд султанских солдат. Это не сулило чумакам добра. Имея перевес в силе, турки вряд ли отказались бы от соблазна напасть на табор. Ни янычары, ни спаги никогда не брезгали никаким разбоем. Чумацкие волы, соль, оружие, даже изношенная казацкая одежда – все было для них приманкой.
Пока чумаки собирались в путь, Кондрат решил выполнить поручение Луки – увидеться с хозяином хаджибейской кофейни Николой Аспориди. Идти в форштадт ему, человеку, знающему путь туда только по рассказам, было неразумно. Поэтому Хурделица взял в спутники Семена Чухрая, который хорошо знал эти места. Семен, надеясь выведать у хаджибейских жителей что-либо о судьбе своей жены, охотно согласился сопровождать Хурделицу.
– Пойдем к Ашотке. Его хутор от табора нашего недалечко, в версте стоит, на берегу этого же лимана. Ашотка поводыря нам даст, чтоб султанцы по дороге не шарпали, – посоветовал Чухрай Хурделице.
Так они и решили.
Кондрат знал от Бурилы и Луки, что Ашот вел бойкую торговлю лошадьми, которых угоняли во время разбойничьих набегов ордынцы у оседлых жителей Ханщины – украинцев, молдаван, русских. Ходили слухи, что и сам Ашот тайно занимался грабежом. Будто бы он со своей шайкой совершал набеги на слободы, хутора, зимовники и даже становища татар. Про него говорили, что он, смотря по надобности, клянется всеми богами, а во время разбоя грабит и убивает каждого, кто попадается ему на пути, невзирая на его веру и национальность.
– Давно бы Ашотка на виселице качался или на колу окоченел, да умеет он с любым начальством дружбу водить, – рассказывал по дороге Семен. – Когда два года русские солдаты владели Хаджибеем, приехал я сюда с запорожцами по приказу коша сечевого соль брать. Обоз наш вели тогда старшины казачьи: полковник Карпо Гуртовый и писарь войсковой Семен Юрьев. Разрешение было у нас взять из лимана сто возов. Мы же взяли и отправили в Сечь сто тридцать возов, да в буграх ее было еще пятнадцать возов. Жаль нам было ее оставлять, и пошли мы в комендантскую к поручику Веденяпину просить у него разрешения отправить эти пятнадцать возов на Сечь. Веденяпин, хоть с виду был прост, ростом мал, востронос, да оказался, как ерш, колюч. Никому присесть и не намекнул, обвел нас свинцовыми очами и засмеялся нехорошим смехом. А рядом с ним Ашот, глядим, стоит, улыбается во всю свою масляную рожу.
– Зачем вам столько соли? А?
– Для варения каши, ваше благородие, – отвечает писарь Юрьев.
Снова засмеялся поручик.
– Каши?.. Да вы и так, судари мои, взяли тридцать возов сверх разрешения. Не чересчур ли солона кашка будет? Не чересчур ли? Я сам не хуже, чем старшина ваш, кашу с солью варить могу… Не хуже, судари! А посему пятнадцать возов соли у меня останутся и не без надобности будут.