— Посмотри-ка туда, что там на той стороне луга? — воскликнул Рук. — За всю жизнь не видел более реалистичного пугала. Или мне так кажется?
— Тебе кажется. Это не пугало. Это человек.
И в этот момент неподвижная фигура, возвышавшаяся посреди луга, ожила и направилась к ним. Человек двигался с грацией и уверенностью танцора, несмотря на то что был в тяжелых ботинках и грубых джинсах «Кархартт». Он ни разу не оглянулся, не посмотрел в сторону. Но ни Руку, ни Хит не удалось поймать на себе его взгляда, хотя на лице его вскоре появилась широкая улыбка. Руки он держал на животе, сложив их, словно в молитве, но, приблизившись, разнял их и поднял указательный палец, призывая гостей к молчанию.
В метре от Никки и Рука Ваха Николадзе остановился и прошептал с акцентом, который они приняли за русский:
— Одну минуту, пожалуйста. Я как раз обучаю ее команде «сидеть-стоять».
Он развернулся к ним спиной, поднял руку, подержал ее вытянутой секунд пять, затем быстро прижал к груди.
В то же мгновение в дальнем конце поля появилась огромная собака. Николадзе продолжал стоять неподвижно, пока прямо на него неслась кавказская овчарка, размером и цветом напоминавшая небольшого медведя. В последний момент без малейшего знака со стороны хозяина собака остановилась и села, причем ее передние лапы оказались напротив носков его ботинок.
— Хорошая девочка, молодец, Дуда. — Он наклонился, чтобы погладить животное по морде и почесать за ухом; собака от удовольствия забила по земле хвостом. — Теперь иди на место.
Дуда поднялась, развернулась, побежала прочь, прямиком к конуре, и нырнула внутрь.
— Хорошо она выполнила задание? — спросила Никки.
— Перспективная собака, — сказал хозяин. — Если ее еще потренировать, она может победить на конкурсе. — Он протянул руку. — Я Ваха. А вы Никки Хит, да?
День выдался теплый, и хозяин пригласил гостей на террасу в задней части дома. Они отказались от чая со льдом и устроились в качалках из тикового дерева, а Ваха, болтая ногами, примостился на перилах напротив. В такой позе Николадзе не только казался ниже ростом, несмотря на возраст — пятьдесят, решила Никки, — в нем появилось нечто мальчишеское.
— В вашем институте мне сообщили, что мы можем найти вас здесь, — начала Никки. — Вы взяли выходной?
— Да, на один день. Я в трауре по одной из своих собак. Считаю, что Фред первым из кавказских овчарок получил бы титул «Лучшей собаки выставки» в Вестминстере.
— Мои соболезнования, — почти одновременно произнесли Хит и Рук.
Он печально улыбнулся и ответил:
— Даже породистые собаки болеют. Совсем как люди, правда? — и Никки заметила, что от расстройства грузинский акцент стал заметнее.
Рук, должно быть, подумал о том же, потому что сказал:
— Я так понимаю, вы родом из Грузии. Недавно я неплохо провел время в Тбилиси, когда писал одну статью.
— Ах да, мне очень понравилась ваша статья, мистер Рук. Вы ухватили самую суть. Однако в те времена, когда я сбежал из страны, жизнь была несколько хуже. Мы еще находились под гнетом Москвы.
— Когда именно это произошло? — спросила детектив Хит.
Упоминание о бегстве из советской республики и возможная связь с разведкой вызвали у нее интерес.
— В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Мне тогда было двадцать восемь, и не подумайте, что я хвастаюсь, но я был одним из ведущих биохимиков Советского Союза, который тогда еще не распался. Но вы, конечно же, знаете, что мы с русскими немало крови попортили друг другу?
— Да, — согласился Рук. — А еще больше крови пролили.
— В основном грузинской. В Москве хотели, чтобы я использовал свои таланты в работе на оборону, и я счел это двойным оскорблением. Я был молод, семьи у меня не было, так что, как видите, я выбрал свободу. Вскоре мне повезло: я получил должность исследователя здесь, в Институте Споукса.
— И чем конкретно занимается Институт Споукса? — поинтересовалась Хит.
— Думаю, вы можете назвать его «мозговым центром». Хотя иногда бывает так, что мы больше работаем языком, чем мозгами, — хмыкнул он. — Мы — аналитический центр, и наша задача — демилитаризация науки. Поэтому там я вполне на своем месте. Плюс гранты, которые дают мне возможность удовлетворять страсть к дрессировке собак и собачьим выставкам. — Он вновь рассмеялся, но затем помрачнел — несомненно, при воспоминании об умершем Фреде.
У Хит были к нему кое-какие вопросы относительно бегства в США, и она решила воспользоваться паузой, чтобы перейти к делу. Она спросила Ваху, не следит ли он за городскими новостями, и он признался, что в последнее время ему было не до этого из-за болезни несчастного пса. Однако Николадзе слышал о трупе в чемодане и запомнил это дело из-за его оригинальности. Хит сообщила, что, кроме убийства Николь Бернарден, она расследует также убийство матери. Затем задала ему те же основные вопросы, которые озвучивала утром владельцу пивоварни: о событиях, происходивших в его доме, когда Синтия Хит работала у него учительницей в 1999 году, о том, не замечал ли он у нее признаков волнения; о ее настроении; не следили ли за ней, не угрожали ли ей; не видел ли он признаков обыска или кражи в доме.
Ваха ответил:
— Я бы очень хотел вам помочь, но, к несчастью, я мало что могу вам сообщить. Понимаете ли, ваша мать была у меня в доме только два раза.
— Ваш ребенок бросил занятия музыкой? — спросил Рук.
Ученый с несколько удивленным видом взглянул на него сверху вниз со своего «насеста».
— Мой ребенок? Дело обстояло отнюдь не так, у меня нет детей.
— Тогда кто это был? — спросила Никки.
— Мой протеже.
— Протеже из института?
— Нет. — Николадзе помолчал, затем продолжил: — Это человек, с которым мы познакомились на собачьей выставке во Флориде. Он тоже был родом из Тбилиси.
Хит почувствовала смущение Николадзе и угадала его причину, но, зная, что объектом шпионажа мог быть и не хозяин, а именно его знакомый, она продолжала копать дальше:
— Он тоже занимался собаководством?
Ваха опустил взгляд и пробормотал:
— Нет, он был помощником парикмахера, — и затем, будто решив сдаться, заговорил: — У нас оказалось много общего. Мы сразу подружились, и я пригласил его домой, чтобы он смог больше узнать о разведении и дрессировке собак. Я также организовал для него занятия на пианино, но он отнесся к ним недостаточно серьезно.
— Пианино — инструмент не для всех, — заметил Рук.
— Для меня это очень важное увлечение.
Никки вытащила блокнот.
— Могу я узнать имя этого протеже?
Ваха со вздохом произнес:
— Уже не помню, когда я в последний раз испытывал такую боль, копаясь в воспоминаниях.