— Я отвез туда одну шмару. Подцепил на вокзале. Вначале хотел сюда привезти, но она… — Мурзилка провел ладонью по глазам, словно пытаясь освежить в памяти тот самый разговор. — В общем, своими базарами она сковырнула мой шрамик, который был скрытым для всех, Шон. Даже для тебя. Поэтому я повез ее на помойку, где и оформил по всей программе. Закидал то, что от нее осталось, покрышками. — Он взял со стола «чупа-чупс», лизнул его и добавил: — Чего-то мне не по себе. Предчувствие какое-то… нехорошее.
— Я не узнаю тебя, дружище. Из-за какой-то бездомной мокрощелки такие переживания? — удивился Шон.
Мурзилка закинул на столик ноги, обутые в пушистые тапки в виде котят.
— А еще вчера вечером умерла одна моя старая знакомая. Ее звали Нелли. Это случилось в психушке, и возле нее никого не оказалось в тот момент. А бабе было всего-то тридцать два года. Ей бы детей рожать да жизни радоваться.
Шон потрясенно смотрел на своего напарника. За все их двухлетнее партнерство он впервые видел, чтобы Мурзилка проявил хоть какую-то толику заботы о ком-то.
— Почему ты раньше ничего не говорил про свою подружку? У меня есть связи, — сказал он, проведя ладонью по волосам напарника. — Мы могли бы вытащить ее на волю.
Мурзилка вяло махнул головой и сказал:
— Она не захотела бы возвращаться в наш мир. К тому же у нее не было глаз.
— Я тоже испытал нечто подобное, — чтобы как-то поддержать друга, произнес Шон. — Помнишь, я говорил, что в юности взахлеб читал детективы?
— Ну да.
— Мне не давала покоя мысль о совершении безупречного убийства. Ты понимаешь, о чем я. Ни свидетелей, ни мотива, ни, что самое главное, орудия преступления.
В затуманенных глазах Мурзилки промелькнуло что-то наподобие интереса.
— Ты его спрятал? Оружие то есть?
Шон просиял, словно только что открыл секрет улыбки Моны Лизы.
— Вот! Я так и думал, что ты задашь этот вопрос!
— Ну?.. — нетерпеливо буркнул Мурзилка.
— Я убил ее сосулькой, — заговорщическим тоном проговорил Шон. — Это была наша почтальонша. Тощая бабуська, которая постоянно тягала на себе телегу с письмами-газетами. Одевалась как бомжиха, но в семидесятые годы почти все старухи так ходили. Было ранее утро, я гулял с собакой, таксой Эммой. Почтальонша вошла в подъезд, я за ней. Она обернулась и увидела меня. Я ей: «Здрасте, Тамара Ивановна!» Она улыбнулась. «Привет, милок!» Как сейчас помню, у нее половины зубов не было. Я ей тоже в ответ улыбнулся. А в руках две сосульки. Острые, блин!..
Мурзилка с бесстрастным видом слушал эту жуткую исповедь.
— Одна вошла в глаз, вторая — в горло. Как две спицы в торт. Она закричала, выронила тележку. Кровь брызнула, я еле успел отпрыгнуть! А потом я наверх ломанулся, в квартиру, и сразу в постель. Была суббота, утро, и на нее наткнулись не сразу. Пока бабка внизу валялась, сосульки растаяли. Приезжала «Скорая», менты. К нам тоже заходили. — Сказочник вздохнул. — А потом оказалось, что она мне посылку несла. От моей тетки из Гомеля. Пистолет с пистонами и заводной паровозик. Я давно просил на Новый год. Мне стало жалко эту старушку. У нее в квартире нашли целую стаю кошек и всех выгнали на улицу.
Брови Мурзилки поползли вверх.
— Паровозик, говоришь? Сколько тебе было лет, Чикатило?!
— Двенадцать. Не забывай, с шести лет отец меня водил на самбо, и я занимался плаванием. Менты так и не поняли, что случилось. Получили новый висяк, короче.
Напарники помолчали.
— Мне было очень жалко. Как бабушку, так и кошечек. Я весь день грустил и даже не мог ужинать, — прервал паузу Шон. — Да, я тогда тоже очень переживал. Как и ты о своей безглазой подруге. Кстати, завтра ночью мы встретимся с еще одной слепой киской.
— Я знаю, — ответил Мурзилка, без особого удовольствия пососал «чупа-чупс», потом повернул голову к приятелю и поговорил: — Я принес пиццу, разогрей. Чего-то жрать захотелось. А я пока проверю контракты.
Шон с готовностью ринулся на кухню. Мурзилка встал с дивана, подошел к массивному комоду, потянул за тяжелую латунную ручку и выдвинул ящик. Перед ним оказались плотно стоявшие увесистые папки, расположенные по алфавиту. Пальцы мужчины пробежались по жестким ребрам папок и остановились на букве «Д».
Денин. Сашенька Денин, неудавшийся художник. Романтик хренов.
Мурзилка улыбнулся.
Они проводили тщательную проверку как объекта заказа, так и самого человека, обратившегося к ним. Уж слишком высоки ставки в той игре, которую они вели с Шоном, чтобы подвергать себя возможным рискам. Тем более ему, который отсидел в зоне десять лет. Уж он-то знает цену свободы, в отличие от этого старого некрофила, который тюремную жизнь лишь в кино видел.
Мурзилка вытащил папку, полистал бумаги.
«Охренительно!»
Он ухмыльнулся, вспоминая подробности этого заказа. На него вышел один проверенный человек и сообщил, что у некоего Стаса Косенко есть интересное предложение. Некий мальчик, преисполненный амбициями, хочет наказать девочку, бросившую его, заодно и отомстить коварному соблазнителю, который и увел красотку от обиженного заказчика.
Что ж, нет ничего проще. Условия контракта устроили художника, который тут же внес стопроцентную предоплату.
Маховик закрутился. Причем, кроме всего прочего, Денину был нужен какой-то компромат на жениха своей киски. Это увеличивало стоимость услуг, но пылкий влюбленный не скупился. Он хотел, чтобы авторитет жениха в глазах его зазнобы упал ниже плинтуса. Так оно и вышло.
Маховик раскрутился. Судя по последним данным, девочка от Кролика вернулась к художнику. И правда, кому нужна баба с обугленной головешкой вместо рожи? Хотя на вкус и цвет, как говорится…
В общем, художник неожиданно включил заднюю скорость. Вероятно, он совсем забыл, что их договор не подлежит корректировке. Никакие поправки не принимаются.
Кто к ним обратится, если сказочники готовы будут идти на поводу у каждого сопливого Ромео? Нет уж, друзья. Как говорил папа Малыша: «За свои поступки надо отвечать, а не сваливать свою вину на какого-то, понимаешь, Карлсона».
Спустя какое-то время Стас передал через надежного человека, что художник предлагает изменить условия договора и даже готов заплатить отступные, чтобы его киску не трогали. Он просил отменить вторую и третью части сказки. Видать, надул в штаны, когда понял, что основное веселье еще впереди.
Мурзилка открыл контракт:
— Э-э-э… Ага. Вот. Пункт восьмой…
По мере чтения безумная ухмылка на его лице, заросшем щетиной, ширилась, все больше напоминала разверстую рану.
Это будет бомба. Да, они с Шоном не упустят возможность пошалить и оторваться на полную катушку.
Мурзилка вернулся в комнату, где на столике стояла громадная тарелка с горячей пиццей, от которой исходил дразнящий аромат.