Я подняла голову. Мои руки и ноги были обездвижены восстановителями.
— Ты очнулась, — сказала Сеиварден.
Я снова опустила голову.
— Где мой рюкзак?
— Здесь. — Она наклонилась и подняла его так, чтобы я увидела.
— Мы — в медицинском центре в Терроде, — догадалась я и закрыла глаза.
— Да. Как думаешь, ты сможешь поговорить с врачом? Потому что я совершенно не могу понять, что она говорит.
Я вспомнила свой сон.
— Ты научилась играть в Тиктик.
— Это другое. — Это был не сон.
— Ты продала флаер. — (Ответа не последовало.) — Ты купила кеф.
— Нет, — возразила она. — Я собирался это сделать. Но когда я проснулся, а ты ушла… — Я услышала, как она неловко поерзала на скамье. — Я собирался найти дилера, но меня встревожило, что ты ушла и я не знал, где ты. Я стал думать, что, может быть, ты меня бросила.
— Ты перестала бы тревожиться, как только приняла кеф.
— Но у меня не было кефа, — заявила она, и это прозвучало на удивление здраво. — А затем я вернулся и узнал, что ты выехала.
— И ты решила найти меня, а не кеф, — сказала я. — Я тебе не верю.
— Я тебя не виню. — Она молчала пять секунд. — Я сидел здесь и думал. Я обвинил тебя в том, что ты ненавидишь меня, потому что я лучше тебя.
— Я ненавижу тебя не поэтому.
Она не обратила на это внимания.
— О милость Амаата, то падение… это я виноват, и я был уверен, что я — покойник, а если бы произошло наоборот, я бы никогда не прыгнул, чтобы спасти чью-то жизнь. Ты никогда не ползала на коленях, чтобы пробиться куда-нибудь. Ты находишься на своем месте потому, что ты охренительно искусна и готова рискнуть всем, чтобы сделать все как надо, а я никогда не стал бы и наполовину таким, как ты, даже если бы ухлопал на это всю жизнь, а я расхаживал тут и думал, что я — лучше тебя, даже полумертвый и совершенно бесполезный для всех, потому что моя семья — древнего происхождения, потому что я лучше от рождения.
— Вот поэтому, — заявила я, — я тебя и ненавижу.
Она рассмеялась, словно я сказала нечто довольно остроумное.
— Если ты готова сделать такое ради того, кого ненавидишь, что бы ты сделала для того, кого любишь?
Я обнаружила, что неспособна ответить. К счастью, вошла врач, широкая, круглолицая, бледная. Увидев меня, она нахмурилась чуть-чуть сильнее.
— Кажется, — сказала она ровным голосом, который звучал бесстрастно, но подразумевал осуждение, — я не понимаю твоего друга, когда он пытается объяснить, что произошло.
Я бросила взгляд на Сеиварден, которая, беспомощно махнув рукой, сказала:
— Ничего из ее слов не понимаю. Я старался изо всех сил, и целый день она смотрит на меня так, будто я — биологические отходы, в которые она наступила.
— Наверное, это просто ее обычное выражение. — Я снова повернула голову к врачу. — Мы упали с моста, — объяснила я.
Выражение лица доктора не изменилось.
— Вы оба?
— Да.
Последовала минута невозмутимого молчания, а затем:
— Быть нечестным со своим врачом невыгодно. — И затем, когда я не ответила: — Ты — не первый турист, который вошел в запретную зону и получил травмы. Однако ты первая, кто заявляет, что упала с моста и выжила. Не знаю, то ли восторгаться твоим бесстыдством, то ли сердиться, что держишь меня за такую дуру.
Я не ответила. Что бы я ни придумала, это не даст такого удовлетворительного объяснения моим травмам, как чистая правда.
— Военнослужащие должны регистрироваться по прибытии в систему, — продолжала врач.
— Помнится, слышала об этом.
— Ты зарегистрировалась?
— Нет, потому что не служу ни в каких вооруженных силах. — Не совсем ложь. Я не военнослужащая, я часть оборудования. Одинокий, бесполезный фрагмент оборудования.
— Это учреждение не располагает оснащением, — сказала врач чуть более строгим тоном, чем минутой раньше, — необходимым для таких имплантатов и расширений, которые у тебя, очевидно, имеются. Я не могу прогнозировать результаты процессов заживления, которые запрограммировала. Тебе следует показаться врачу, когда вернешься домой. В Джерентэйт. — Последнее прозвучало с легким скепсисом, намеком на ее недоверие.
— Я намерена отправиться прямо домой, как только выйду отсюда, — сказала я, но про себя подумала, не сообщила ли о нас врач как о возможных шпионах. Решила, что нет, если бы она это сделала, то, вероятно, не выказывала бы подозрений, а просто дожидалась бы, пока власти нами займутся. Значит, она этого не сделала. Почему?
Вероятная причина этого заглянула в палату и радостно воскликнула:
— Брэк! Ты проснулась! Дядя — на уровне прямо над этим. Что случилось? Твой друг вроде бы говорил, что ты прыгнула с моста, но это невозможно. Ты чувствуешь себя лучше? — Девочка вошла в комнату. — Здравствуйте, доктор, с Брэк будет все в порядке?
— С Брэк все будет прекрасно. Восстановители должны отпасть завтра. Если все пройдет как надо. — Приободрив нас так, она вышла из палаты.
Девочка села на край моей постели.
— Твой друг — никудышный игрок в Тиктик. Я рада, что не научила его, как играть на деньги, а то у него не осталось бы денег на лечение. А ведь это твои деньги, правда? От флаера.
Сеиварден нахмурилась.
— Что? Что она говорит?
Я решила проверить содержимое своего рюкзака при первой возможности.
— Он отыграл его в шашки.
Судя по выражению лица, девочка этому совсем не поверила.
— Тебе, знаешь ли, действительно не стоило ходить под мост. Я знаю кое-кого, так у него есть друг, кузен которого пошел под мост, а кто-то уронил кусок хлеба, он летел очень быстро, ударил ему в голову, разбил череп, дошел до мозга и убил его.
— Мне так понравилось пение твоей кузины. — Я не хотела возвращаться к обсуждению того, что произошло.
— Правда, она чудесная? О! — Она повернула голову, словно что-то услышала. — Мне нужно идти. Я приду к тебе еще!
— Буду весьма признательна, — сказала я, и она выскочила за дверь. Я посмотрела на Сеиварден. — Сколько это стоило?
— Примерно столько, сколько вышло за флаер, — сказала она, чуть наклонив голову, может быть смутившись, может быть, отчего-то еще.
— Ты брала что-нибудь из моего рюкзака?
Она снова подняла голову.
— Нет! Клянусь. — (Я не ответила.) — Ты мне не веришь. Я тебя не виню. Ты сможешь проверить, как только руки высвободятся.
— Я проверю. И что тогда?
Она нахмурилась, не понимая. И несомненно, она не понимала — она зашла так далеко, что (ошибочно) сочла меня человеком, достойным уважения. Казалось, она не дошла до сути: не подумала, что может и не быть такой уж важной персоной, чтобы Радч направил за ней офицера по особым поручениям.