Интендант слегка улыбнулся.
– А у вас есть какие-нибудь соображения относительно того, почему сержант Даггетт положил глаз именно на вас?
Майкл вздохнул.
– Я думаю, он добрался до моих документов и прочитал их, сэр. Другого объяснения, почему он дважды пытался спровоцировать меня, я не имею. – Майкл не сводил глаз с интенданта. – Если вы видели мои документы, сэр, вы должны знать, что это не первый раз, когда я оказался замешанным в историю, связанную с гомосексуалистами.
– Да, я знаю. В этом смысле вам очень не повезло, сержант. Вы покидали комнату сестры Лэнгтри в течение ночи?
– Нет, сэр.
– Стало быть, после случая в душевой вы больше не видели сержанта Даггетта?
– Нет, сэр. Больше не видел.
Интендант кивнул, вид у него был довольный.
– Спасибо, сержант. Вы свободны.
– Благодарю вас, сэр.
После ухода Майкла капитан Пенниквик собрал все бумаги, касающиеся смерти сержанта Лусиуса Даггетта, в одну пачку, достал чистый лист бумаги и начал писать отчет полковнику.
Хотя исчезнуть с лица земли Базе номер пятнадцать предстояло лишь через три-четыре недели, пять пациентов и одна медицинская сестра отделения «Икс» с момента смерти сержанта Даггетта уже не принадлежали ни к какой человеческой общности. Пока продолжалось расследование, они ходили вокруг друг друга, как по тонкому льду, настолько остро чувствуя существование гигантских невидимых подводных течений с их ужасными омутами и водоворотами, что любые контакты, выходящие за рамки элементарной вежливости, были просто невыносимы. Общее страдание можно было попробовать на ощупь, но личные муки каждого не выносили прикосновения, они были глубоко сокрыты и постыдны. Говорить об этом было невозможно, изображать искусственную веселость тоже. Поэтому все просто молились, чтобы меч, нависший над ними, не поразил кого-нибудь насмерть.
Не настолько погруженная в собственные беды, чтобы упустить из виду, насколько хрупки и неустойчивы ее мужчины, сестра Лэнгтри пристально наблюдала за ними, чтобы не пропустить признаки нервного срыва в каждом из них, включая Майкла. Но к ее удивлению, ничего подобного не было заметно. Да, они замкнулись, они отстранились, но не от действительности. Они отстранились от нее, отправили ее на некую внешнюю орбиту их существования, где ее функции свелись к наименее значимым вещам, таким как утренний чай, подъем, уборка, пляж и подготовка ко сну. Они постоянно были вежливы и почтительны, но от их искренности, тепла, дружелюбия не осталось и следа.
Ей хотелось стучать кулаками в стену, кричать, что она не заслужила такого наказания, что она тоже страдает и отчаянно хочет снова оказаться в числе их ценностей, что они убивают ее. Конечно, она не могла сделать этого и не сделала. И поскольку она могла истолковывать их реакцию только в свете собственных терзаний, дорожка, по которой текли ее мысли, привела ее к полному пониманию, как ей казалось, их действий: они были изначально слишком добры, чтобы облечь суть вопроса в слова. Она предала свой долг, а стало быть, предала их. Господи, какое безумие, какое же это было безумие! Потерять всякий интерес к тому, что нужно было сделать для них, ее больных, и разорвать духовную связь с ними ради удовлетворения своих физических потребностей. Душевное равновесие и интуиция, столько раз приходившие ей на помощь, теперь, и это более чем очевидно, окончательно покинули ее.
Онор Лэнгтри пережила на своем веку много боли, но такой, всепроникающей, непрекращающейся, удушающей, она не знала. И, направляясь в отделение «Икс», она не страшилась ее. Дело было в другом: в горьком сознании, что нет больше того отделения «Икс», в которое ей надо было бы идти. Семья распалась.
– Ну вот, приговор вынесен, – сообщила она Нейлу вечером третьего дня после смерти Льюса.
– Когда вы узнали об этом? – спросил он без особого, впрочем, интереса.
Он по-прежнему приходил к ней в кабинет, как и раньше, поболтать наедине, но разговоры их теперь ограничивались банальными замечаниями о том о сем, не имея под собой ничего серьезного.
– Сегодня днем. Первым успел Чинстрэп, а позже мне сказала старшая, так что сомнений быть не может. Это самоубийство в результате острого депрессивного состояния, последовавшего за обострением маниакального синдрома. Все это пустые фразы, конечно, но вполне приемлемо. Более впечатляющие вещи им приходится опускать.
– Что-нибудь еще они говорили? – спросил он, наклоняясь, чтобы стряхнуть пепел.
– Ну, естественно, популярности нам эта история не прибавила, как вы сами можете представить, но официально нам никакой вины не вменено.
– Но уж вас-то, наверно, отшлепали как следует? – сказал он с деланным легкомыслием.
– Официально – нет. Ну конечно, старшая не преминула распространиться о солдате у меня в комнате. Но к счастью, моя безупречная репутация сослужила мне добрую службу. Когда дошло до дела, оказалось, что она просто не в состоянии представить, чтобы я могла посягнуть на бедного Майкла иначе, чем из самых наичистейших побуждений. Как она выразилась, это плохо выглядело, а раз это так, значит, я подвела всю команду. Похоже, последнее время я только этим и занимаюсь, что подвожу все команды подряд.
За последние три дня воображение Нейла играло с ним в неописуемые игры, без конца подсовывая ему образы ее и Майкла в тысяче различных ситуациях, само собой разумеется, на сексуальную тему. Ее предательство терзало его, как он ни пытался быть беспристрастным и понять. Но в его размышлениях не было места пониманию, теперь, когда в довершение всего он должен еще усмирить свои мучения и ревность, укротить, казалось бы, непоколебимое стремление получить то, чего он хотел, то, что ему нужно, несмотря на явное предпочтение, которое она отдавала Майклу. Она выбрала его, не подумав ни о ком из них, и он не мог ее простить. И все же его чувства к ней оставались такими же сильными, такими же острыми, как раньше.
«Я должен получить ее, – думал он. – Так просто не сдамся! Ведь я – сын своего отца. Это ниспослано мне, чтобы я доказал, насколько я сын своего отца. Странное ощущение. Но нужное».
Она тоже страдает, бедняга, пропащая душа. Он не получал никакого удовольствия, видя ее терзания, и нисколько не желал их ей. Но он чувствовал, что это именно тот случай, когда страдание заставит ее в конце концов вернуться туда, откуда она ушла, к той точке во времени и пространстве, где существовал Нейл, а не Майкл.
Он произнес:
– Не принимайте все так близко к сердцу.
Она решила, что он говорит о нагоняе, полученном от старшей сестры, и усмехнулась:
– Что ж, что было, то прошло, слава богу. Жаль только, что живой Льюс не делал нашу жизнь приятнее. Я никогда не желала ему смерти, но всегда сожалела, что нам приходится мириться с его присутствием. Теперь его нет, а наша жизнь превратилась в ад.
– И во всем виноват Льюс? – задал Нейл вопрос; теперь, когда следствие закончено, может быть, они оба смогут снять с себя напряженность и снова начать общаться, как раньше.