В середине дня я отправился гулять по приорству, пытаясь добиться какой-то ясности в голове, ибо беспрестанные размышления об Эллен и о том, кто мог стать причинной пожара, повергали мой ум в головокружение. В саду мистрис Хоббей бесконечная жара заставила цветы поникнуть.
В тот вечер произошло первое из тех событий, что навсегда изменили жизнь семейства Хоббеев.
Я сидел за столом в своей комнате, прикидывая те расходы, которые могут выставить нам на следующем слушании. Сумма получалась внушительной. Уже смеркалось. Я каким-то образом ощущал, что снаружи оба юноши вновь занялись стрельбой, и, кажется, даже слышал их голоса за открытыми ставнями. И тут я услышал внезапный полный муки крик:
– Нет!
Я поднялся, выглянул в окно и, к собственному изумлению, увидел Фиверйира, улепетывавшего от стрельбища к дому. Хью и Дэвид смотрели ему вслед, однако расстояние не позволяло мне разглядеть выражения их лиц. Сэм мчался так, будто его преследовал сам дьявол. Он исчез из моего поля зрения, а потом я услышал торопливые шаги на лестнице и лихорадочный стук в дверь Дирика.
На следующее утро очередного жаркого и душного июльского дня все мы отправились в церковь. Маленькую процессию возглавлял Николас Хоббей. Абигайль в самом лучшем платье, но с поникшей головой опиралась на его руку. За ними следовали Дирик, Барак и я, а замыкали шествие слуги во главе с Фальстоу. Джек в церковь идти не хотел, однако я заставил его, сказав, что мы не должны давать причин для упреков. Однако Сэмюель, к моему удивлению, отсутствовал.
– Молодому Фиверйиру нездоровится? – спросил я у Винсента. Тот чему-то хмурился и был занят собственными мыслями.
Он искоса глянул в мою сторону:
– Я отослал его назад в Лондон. Когда мы вернулись из Портсмута, нас ожидало письмо по делу. И сегодня рано утром я послал его заниматься этой бумагой. Бессмысленно нам обоим тратить здесь свое время на пустяки, – добавил мой коллега, как всегда завершив свои слова выпадом против меня.
– А мы не получали никаких писем, – заметил я. – Барак надеялся получить письмо от жены.
– Наше письмо привез особый гонец из Лондона. Оно касается важного дела.
– А я вчера вечером как будто бы видел Фиверйира бегущим по лужайке.
Мой оппонент снова бросил в мою сторону резкий взгляд:
– Это я позвал его.
Идти до церкви в соседнюю деревню Окидин было далеко. Долго идти приходилось и жителям деревни Хойленд прежде, при монахинях, посещавших храм приорства в их единственный день отдыха. Эттис, его хорошенькая жена и трое детей пересекли нашу дорогу в конце сельской тропы. Поклонившись, они отступили в сторону, пропуская нас. Абигайль посмотрела на него полными ненависти глазами.
Церковь в Окедине была невелика, и люд, собравшийся из обеих деревень, переполнял ее. Здесь, как и в храме преподобного Секфорда, явным образом стремились, насколько это возможно, придерживаться старого канона: все внутри пропахло ладаном, и статуи святых оставались в своих нишах. Я попытался представить, во что превратили бы эту церковь такие реформаторы, как родители Хью. Николас, Дирик и я заняли места во главе конгрегации – согласно своему общественному положению – рядом с крепким мужчиной средних лет и его надменной с виду женой, которых Хоббей-старший представил нам как владельцев соседнего поместья, сэра и леди Корембек. Люк Корембек, с гордостью проговорил мастер Николас, – мировой судья, и завтра он будет присутствовать на охоте. Тогда я впервые услышал нотки почтительности в голосе Хоббея.
Викарий произнес проповедь, в которой призывал всех молиться и трудиться ради защиты отечества, а мужчинам еще и советовал посещать сборы местного ополчения. Я посмотрел на изображенную за его спиной картину Страшного Суда. Невозмутимый и ясный лицом Христос на престоле суда, ангелы, отправляющие добродетельных на небо, бледные и нагие грешники, валящиеся в озеро огненное… Я вспомнил, как Фиверйир предрекал, что солдаты и матросы, погибшие в битве, не достигнув притом спасения, должны угодить в ад. Так от чего же он бежал прошлой ночью? И где находится теперь?
После службы старший Хоббей задержался возле дверей, чтобы переброситься несколькими словами с сэром Люком, пока слуги и селяне выходили из храма. Леди Корембек пару раз обращалась к Абигайль, однако та пребывала в полной апатии и отвечала ей односложно. Наконец Николас со многими поклонами расстался с Корембеками, и мы направились по тропе, ведущей мимо покойницкой. И тут оказалось, что душ тридцать жителей Хойленда целыми семьями ожидают возле церкви, преграждая нам путь. Возглавлял собравшихся Эттис. Я услышал, как с присвистом затаил дыхание глава семьи Хоббей.
Предводитель крестьян без робости стал перед ним с жестким выражением на квадратном лице. Амброуз подошел к Николасу и опустил руку на кинжал.
– В этом нет необходимости, мастер Фальстоу, – невозмутимо проговорил Эттис. – Я всего лишь хочу кое-что сказать вашему господину.
Затем он показал на столпившихся позади него односельчан:
– Видите этих людей, мастер Хоббей? Смотрите внимательнее, среди них вы увидите тех, кого ваш дворецкий стремится изгнать с их земли. Моих сторонников прибавляется. Мы намереваемся подать в Суд по прошениям.
Дирик бросил в мою сторону подозрительный взгляд. Эттис же продолжил:
– Словом, я вас предупреждаю, сэр, держите своих лесорубов подальше от наших лесов, ибо они будут наказаны судом. Я говорю вам это перед всем собранием, перед всеми присутствующими здесь людьми, и в том числе сэром Люком Корембеком, нашим мировым судьей.
Абигайль резкими шагами подступила к крестьянину и выкрикнула прямо ему в лицо:
– Чурбан и негодяй, как ты смеешь мучить нас!
Эттис посмотрел на нее с пренебрежением. Тут Дэвид пробежал мимо матери и, покраснев, стал перед селянами.
– Землерои! Тупицы! Скоты! – закричал он. – Я выгоню вас всех, когда стану здесь господином… и все вы будете побираться, вот так!!!
Кое-кто в толпе рассмеялся, а один из собравшихся крикнул в ответ:
– Ступай назад, в детскую!
Младший Хоббей огляделся по сторонам в беспомощном недоумении, странным образом нахмурился, члены его вдруг задергались мелкой неровной дрожью, глаза закатились, и он рухнул на землю. Селяне отступили назад, послышались испуганные женские голоса. Абигайль приложила руки к щекам и задушенным голосом простонала. Дэвид теперь дергался на земле, как какая-то марионетка.
– Что он делает? – ахнул кто-то в толпе.
– Он одержимый… кто-нибудь, позовите священника! – ответил ему кто-то.
А потом раздался еще чей-то голос:
– Да это же падучая…
Мистрис Хоббей снова застонала.
Это и правда была падучая: я видел эту болезнь в Лондоне. Жуткая хворь эта вдруг, словно гром среди ясного неба, могла поразить людей, всю свою жизнь кажущихся нормальными, могла внезапно бросить их дергающимися на землю. Некоторые считали ее разновидностью безумия, другие – одержимостью злыми духами.