И я тоже, подумалось мне. Эмма воистину сделалась непредсказуемой…
Хоббей же продолжил:
– С течением лет обман сделался тяжким бременем для всех нас. Но в особенности для Абигайль. Ей приходилось учить Эмму справляться с ежемесячным женским проклятием, а также кроить и шить подушечки, скрывающие грудь. Но все это только заставляло девушку ненавидеть ее… и постепенно все мы начали винить Абигайль, поскольку идея подмены принадлежала ей. В особенности, Дэвид. Это было несправедливо, ведь мы пошли на это лишь для того, чтобы расплатиться с моими долгами. Но даже я сам начал винить ее… мою бедную жену.
– И тут объявился Майкл Кафхилл.
Николас вздрогнул:
– Он сразу же понял, что перед ним Эмма, а не Хью. Ему хватило одних только родинок на ее лице. Он стал угрожать нам разоблачением, но наша подопечная воспротивилась этому. – Он повернулся к Дирику: – И тут вы обнаружили кое-что в повадках Майкла, когда он стал уговаривать Эмму не выходить за Дэвида.
– Вы сами заподозрили это! – резким тоном ответил адвокат. – Вы просили меня найти какую-нибудь зацепку.
Хоббей опустил взгляд:
– Один человек в Лондоне сообщил мне, что Майкл вступал в неподобающие отношения с другим студентом Кембриджа. A Винсент обнаружил, что были и другие такие случаи.
– Итак, когда он явился к вам в этом году, вы пригрозили ему разоблачением? – продолжил я расспросы.
– Да. Я дал указание Винсенту посетить его. Да простит меня Господь!
– За содомию вешают, – отрезал Дирик. – Я сообщил Кафхиллу, что разоблачу его в глазах всего мира, если он посмеет подать жалобу в Сиротский суд. Откуда мне было знать, что он наложит на себя руки?
– Итак, это все-таки было самоубийство, – проговорил я.
– А чем еще могла оказаться его смерть?! – взорвался мой коллега.
– Значит, вы угрожали ему. – Я с отвращением посмотрел на Дирика. – Вы довели до могилы молодого человека, который всего только и хотел – помочь обоим детям.
– Я не думал, что он окажется настолько слабым, – вызывающе произнес Винсент.
– Дерьмо ты собачье! – не выдержал Барак.
Я вновь обратился к Дирику:
– В Лондоне на меня было совершено нападение, имевшее целью заставить меня отказаться от дела. Тоже ваша работа?
Винсент и Николас переглянулись, а затем уставились на меня. Дирик помотал головой:
– К нам это отношения не имеет.
Я нахмурился в задумчивости:
– Итак, Майкл все-таки набрался храбрости и отправил прошение в Сиротский суд. Но потом он устрашился того, что вы сможете сказать, и покончил с собой. Наверное, он боролся с собственной совестью. И, должно быть, надеялся, что его делом займется его мать, что она изложит все королеве, которая была к нему милостивой.
– Совесть, – с бесконечной печалью проговорил Хоббей. – Некогда она у меня была. Честолюбие погубило ее. Так это все происходит: в сердце своем ты понимаешь, что натворил, но стараешься приглушить ее голос. Приходится. Ты начинаешь исполнять свою роль. Но смерть Майкла преследовала меня. – Слезы потекли по его серым, худым щекам. – Бедная Абигайль! O, если бы только мы сумели вовремя понять, куда заведет нас этот обман… погубивший разум моего несчастного сына!
Он зарыдал, уткнувшись лицом в ладони. Дирик неуютно пошевелился. Фальстоу бросил на своего хозяина пренебрежительный взгляд.
Спустя минуту Николас утер слезы и обратил ко мне усталый взор:
– Что вы теперь, сэр, сделаете с Дэвидом? Объявите ли о том, что он убил свою мать?
– А разве это не следует сделать? – без капли жалости заявил Джек.
– Разум моего сына расстроен, – полным отчаяния тоном проговорил Хоббей. – По моей собственной вине. – Он с внезапной живостью посмотрел на меня. – Если бы я только мог, то продал бы Хойленд, оставил деревню в покое и отправился бы куда-нибудь, где можно посвятить остаток жизни уходу за сыном… где можно попробовать исцелить его. Хотя, как мне кажется, сейчас он не стал бы жалеть о расставании с жизнью.
– Николас, – проговорил его адвокат, – Хойленд был всей вашей жизнью…
– Она кончена, Винсент. – Николас посмотрел на своего слугу. – И вы, Фальстоу, тот, кому мы доверились… Вы воспользовались нашим доверием, чтобы получить власть над нами. Вы пользовались нами, не испытывая ни к кому из нас никаких чувств. Я давно это знаю. Вы свободны, уходите. Немедленно.
Амброуз посмотрел на него, не веря своим ушам:
– Вы не можете прогнать меня. Послушайте, если бы не я…
– Почему же, – перебил его хозяин с ноткой прежней властности в голосе. – Убирайтесь, живо!
Дворецкий повернулся к Дирику. Однако его сообщник по плану уничтожения деревни лишь коротко кивнул головой в сторону двери и произнес:
– Никогда и никому не рассказывайте об Эмме. Вы столь же замешаны во всей этой истории, как и ваш господин.
– После всего того, что я сделал для вас… – Вновь посмотрев на Хоббея и Дирика, управляющий вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Я обратился к своему коллеге:
– Эттиса надо освободить. Вы с Фальстоу готовы были уморить его ради исполнения собственных замыслов.
– Не говорите глупостей! – огрызнулся тот. – Вину его доказать невозможно. Однако пока он в тюрьме, деревенские будут сговорчивее.
– Мастер Шардлейк, – подал голос Николас. – Я не хочу, чтобы против Эммы выдвигались какие-либо обвинения. Если бы только удалось вернуть ее…
– Боюсь, что она отправилась в Портсмут, чтобы поступить в армию, – предположил я. – Она может там искать роту моего друга Джорджа Ликона. Там видели, какая он отличная лучница.
– А не могли бы вы… нельзя ли отыскать ее?
Я в раздумье откинулся назад. Дэвид и Эмма. Судьбы обоих теперь находились в моих руках.
– Она едва не убила нас. Пусть поступки обоих будут разоблачены, – заявил Барак.
Я посмотрел на Хоббея:
– У меня есть еще два вопроса. Во-первых, насколько я понимаю, сэр Квинтин Приддис знал, что Хью на самом деле является Эммой?
– Николас, – попытался помешать хозяину сказать Дирик, – не отвечайте! Приддис может еще потребоваться нам…
Но тот не обратил на совет внимания:
– Да. Он знал.
– С самого начала? – уточнил я.
– Нет, но он однажды побывал у меня в доме, чтобы обговорить свою долю, когда я начал рубить лес на землях Эммы. Сэр Квинтин очень наблюдателен, и, посмотрев на нее, он раскрыл наш обман. Только он, если не считать вас с Фиверйиром, смог обо всем догадаться. Он согласился молчать – уже за более крупную долю.
– A его сын знает?
– Едва ли. Сэр Квинтин любит власть даже сейчас, a секреты – это сила. Чужие секреты, конечно… Твои собственные – это проклятие.