Спустя некоторое время Ликон приказал барабанщику умолкнуть. Теперь мы взбирались на Суррейские холмы, и дорога превратилась в сухой мел. Ноги марширующих солдат поднимали тучу пыли, и скоро мы, ехавшие в конце колонны, густо покрылись ею. Облик окрестностей переменился. Все больше полей возделывалось здесь по старинной системе, когда огромные участки земли делились на узкие полоски различными видами растений. Пшеница и вика здесь казались более зрелыми и не столь потрепанными: возможно, грозы не дошли до этих южных краев. Крестьяне, распрямляясь, смотрели на нас, но без особого интереса. Эта солдатская колонна шла здесь не первой.

Через пару миль певцы выдохлись. Замедлился и шаг, так что барабанщику пришлось вновь задавать ритм. Я решил затеять новый разговор с Дириком. Даже под широкополой шляпой его узкое строгое лицо начинало подгорать, как это обычно бывает с рыжеволосыми людьми.

– Бедные сукины сыны, – проговорил я, кивнув в сторону парней в бригандинах, – сегодня им пришлось попотеть!

– Ну, когда мы придем в Портсмут, одним по́том они не отделаются, – мрачным тоном заметил Винсент.

– Ну да. Лучше бы король вообще не затевал эту войну.

– Что ж… возможно, пришло время окончательно поквитаться с французом. Желаю только одного: чтобы по вашей милости мне не пришлось застрять в самой сердцевине заварушки.

Я расхохотался:

– Ну, знаете ли, брат Дирик! Должна же найтись хотя бы одна тема, в отношении которой мы сошлись бы во мнениях.

Мой спутник бросил на меня враждебный взгляд:

– Не могу представить себе такой темы.

Я сдался. И, невзирая на невежливость подобного поступка, отстал, чтобы поговорить с Бараком. Фиверйир неодобрительно посмотрел на меня.

Мы уверенно продвигались вперед. Услышав сигнал трубы, телеги раз за разом выезжали на обочину, a однажды нас пропустила бригада, занятая ремонтом дороги. Через два часа мы остановились у моста, чтобы напоить коней из протекавшего под ним ручья. Когда мы повели животных к воде, солдаты оставили строй и сели завтракать прямо на дороге и на обочине, доставая хлеб и сыр из висевших на поясе кисетов. Одетые в джеки и бригандины, они казались совсем уставшими.

– Едва ли я сумел бы выдержать этот переход так же, как они, – принялся рассуждать Барак. – Пять лет назад, возможно. Эта задница, то есть Гудрик… его же не интересовало, получится из меня хороший солдат или нет. Ему хотелось превратить меня в назидательный пример.

– Действительно.

– А Снодин – такая же задница, как и Гудрик. Ты же видел, как он отнесся к этому лопоухому!

– Такая же. – Я посмотрел назад, на дорогу. – Что это там такое?

Вдали показалось облако пыли, поднятое всадниками. Снодин приказал рекрутам, усевшимся на дороге, перебраться на обочину. Мимо нас на юг проехали с полдюжины всадников в королевских ливреях. Во главе скакал невысокий человечек в серой одежде. Коня его покрывала попона зеленого и белого – королевских – цветов. Перед мостом лошади замедлили ход, и я успел узнать опрятное бледное лицо сэра Ричарда Рича.

Глава 14

По мере того, как утро продвигалось к полудню, я стал находить путешествие все более утомительным. Пешим солдатам оно давалось куда тяжелее, и я заметил, что шедшие в старой обуви начали прихрамывать. На спинах военных, маршировавших впереди нас в бригандинах, выступили темные пятна пота, очерчивавшие вшитые в ткань металлические квадраты. Солдаты явно замедлили шаг, и барабан подгонял их, задавая нужный темп. Некоторые из них уже начинали роптать, но вот, наконец, труба пропела привал. Мы остановились, не доходя до деревни, возле большого обсаженного ивами пруда. К нам подошла пара немолодых матушек в белых фартуках, и Ликон переговорил с ними, не слезая с коня. После недолгого совещания с капитаном, он крикнул солдатам:

– Останавливаемся здесь на обед! В деревне есть ветчина и бекон на продажу. Казначей, выдай деньжат! И снимайте джеки и бригандины!

– А нельзя ли, сэр, кроме еды, закупить нескольких баб? – вопросил молодой капрал последнего отделения. Солдаты дружно расхохотались, и мой бывший клиент тоже улыбнулся:

– Ты, Стивен Карсвелл, возможности пошутить не упустишь!

– Парни из Хиллингдона больше любят ослиц, чем баб! – выкрикнул грубиян Угрюм, и сам первым расхохотался, широко раскрывая рот, лишенный половины зубов.

Солдаты разошлись и снова пристроились отдыхать на обочине, если не считать нескольких, отправившихся к телегам за сухарями, сыром и бочонком пива. Я не мог не подивиться четкости армейских порядков. Джордж и капитан повели своих лошадей к воде, и мы, адвокаты, последовали за ними.

Пока животные пили, Дирик устроился в тени ивы, и Фиверйир последовал его примеру. Мы с Бараком подошли к стоявшему в одиночестве и наблюдавшему за своими людьми Ликону. Некоторые из солдат направились уже в сторону домов.

– Трудная это работа, командовать сотней людей, – заметил я.

– Ага, – подтвердил Джордж. – У нас есть свои ворчуны и парочка бунтарей. Карсвелл у нас исполняет роль шута. Хороший человек… думаю, что из тех, кто будет шутить, идя в бой.

– Этот, с соломенными волосами – тот еще тип. Сегодня утром он-то и был зачинщиком драки…

Ликон вздохнул:

– Да, Угрюм умеет набедокурить. Однако Снодин недолюбливает бедного Голубя – мол, недотепа. Младшим офицерам свойственно подчас без всякой причины придираться к кому-нибудь из солдат.

– В этом ты прав, – с чувством согласился Барак.

– На мой взгляд, это несправедливо, – заметил я.

Джордж бросил на меня нетерпеливый взгляд:

– Это армия, мастер Шардлейк, а не суд. Снодин обязан поддерживать дисциплину, и ему, возможно, придется делать это в сражении, так что я не пытаюсь оспаривать его решения. Он жесткий человек, но он нужен мне. Ну а сэр Франклин – что ж, вы знакомы с ним.

– А что там у вас за дело с пуговицами? – полюбопытствовал я.

– Вы могли заметить, что у некоторых солдат есть на рубашках пуговицы, в то время как другие завязывают их шнурками. Сэр Франклин искренне уверен в том, что носить пуговицы вправе только джентльмены. Это у него, скажем так, навязчивая идея.

– Пуговицы? – недоверчиво повторил мой клерк.

– Да. Не могу сказать, что он полностью заблуждается – солдатам приятно сохранять, по возможности, больше общественных различий, каковыми они обладали в прошлом. В этом и заключается часть причины раздора. Они происходят из одной деревни, но Голубь – сын батрака, а Угрюм – йомена. Хотя только второй сын.

– Которому, по обычаю, достается наследство с гулькин нос.

– Он сам стремился попасть к нам в сотню, и он умелый лучник.

– Если бы только причины набирать эту армию никогда не существовало! – проговорил я.