Ликон посмотрел в сторону деревни, а потом туда, где длинное, нарезанное полосками поле венчало низину. Крестьяне старательно пропалывали свои гряды. И Джордж заговорил с внезапной страстностью:
– Мы обязаны защитить этих людей, мастер Шардлейк. Потому-то и была собрана эта армия. A теперь я должен выяснить, куда отправился капитан.
Он зашагал прочь.
– Кажется, я обидел его, – сказал я Бараку.
– Ему полезно знать, что думают люди об этой войне.
– Тем не менее, в конечном счете, он прав: мы должны защитить себя. И сделать это предстоит ему и его людям.
– А знаешь что, – проговорил Джек. – Давай сходим в деревню. Я не возражал бы против ломтя бекона.
Настоящего центра у деревни не было: вытянутые дома самой разной длины грудились в ней как попало, и между ними вились тропки. Перед невысокой квадратной и приземистой пекарней был выставлен стол с беконом и толстыми ломтями ветчины. Несколько солдат были заняты спором с теми пожилыми женщинами, которые встретили нас у деревни и теперь стояли за импровизированным прилавком. В самом центре перебранки оказался Угрюм. Из домов, тем временем, выходили новые селяне.
Одна из старых женщин размахивала полученной от Угрюма монетой с тем же отчаянием и яростью, которые я видел десять дней назад в Чипсайде.
– Это разве деньги? – кричала она. – Это не серебро! Стыдно вам, солдатам короля, обманывать бедных крестьян!
Угрюм успешно огрызался:
– Это одна из новых монет, бестолочь ты деревенская! Это тестон, шиллинг!
К нему шагнул суровый с виду старик.
– Не смей оскорблять мою жену, обезьян! – слегка оттолкнул он скандального лучника. Другой солдат тут же, шагнув вперед, толкнул старика:
– И ты не толкай Угрюма! Хоть он и обезьян, но наш обезьян!
Капрал Карсвелл поднял руки:
– Пошли, парни. Не нарывайтесь на неприятности, иначе нам придется весь день маршировать в джеках.
– Да что эти селюки понимают в монетах! – проговорил Угрюм с насмешкой. По собиравшейся толпе пробежал многозначительный ропот. Босоногие детишки с увлечением наблюдали за происходящим.
– Прошу вас успокоиться, – выкрикнул Карсвелл. – Спокойствие! Наш обезьян говорит правду, это действительно новые монеты нашего королевства!
Угрюм бросил на него красноречивый взгляд.
– Тогда платите старыми! – крикнул один молодой селянин.
Вперед шагнул юный стрелок Ллевеллин:
– Все старое мы истратили. Прошу тебя, добрая женщина, мы три дня ничего не ели, кроме хлеба и сыра!
Старуха-продавщица скрестила на груди руки:
– Это твоя забота, мой милый.
– Эту вот каргу бы, да выставить против французишек! – продолжал вопить Угрюм. – Только увидят ее, тут же разбегутся!
Вперед шагнула парочка селян постарше. В отчаянии посмотрев по сторонам, Карсвелл увидел меня и указал в мою сторону:
– Вот, смотрите, с нами едет джентльмен, адвокат. Он подтвердит наши слова.
Крестьяне уставились на меня злыми глазами. Чуть поколебавшись, я кивнул:
– Действительно, выпущена новая монета.
– И солдаты теперь возят с собой горбунов-адвокатов, чтобы дурить народ! – Ничто не могло успокоить старую женщину.
Селяне одобрительно забормотали.
Я шагнул вперед:
– Видите, на монетах голова короля.
– Это не серебро! – выкрикнула пожилая селянка прямо мне в лицо. – Я знаю серебро и на вид, и на ощупь!
– Оно смешано с медью. В Лондоне считают, что эта монета стоит восемь пенсов старыми деньгами.
– Девять пенсов! – с надеждой пытался поправить меня один из солдат.
– Восемь пенсов, – жестко повторил я.
Старуха покачала головой:
– Какая разница. Мне не нужна эта жестянка!
– Помолчи, Маргарет, – вмешался один из стариков. – Мы закололи свинью Мартина, чтобы получить это мясо, и теперь нам надо продать его.
Я достал свою мошну:
– Я заплачу вам старыми деньгами. А потом солдаты заплатят мне по восьми пенсов за новый тестон.
По сборищу деревенских жителей пробежал одобрительный ропот. В глазах старухи еще не угас огонек подозрительности, но она согласилась:
– Можете забрать все мясо за четыре шиллинга подлинным серебром. С учетом услышанных мной оскорблений я должна была бы потребовать пять шиллингов, но остановимся на четырех.
Сделка оказалась разорительной, но я кивнул в знак согласия. Напряженность, копившаяся в жарком полуденном воздухе, рассеялась, когда я отсчитал дюжину серебряных гроутов [26] , каждый из которых старая женщина придирчиво рассмотрела, прежде чем кивнуть и махнуть рукой в сторону мяса. Солдаты похватали свое, а селяне возвратились в дома, бросая на нас через плечо враждебные взгляды.
Собрав деньги с рекрутов, Стивен Карсвелл приблизился ко мне:
– Благодарю вас, сэр, от лица всех моих людей. Вот их деньги. Если бы началась драка, мы оказались бы по уши в дерьме перед лицом офицеров. – Помедлив, он добавил: – И вы окажете нам еще большую любезность, если не упомянете об этом в разговоре с капитаном Ликоном.
– Ага, – добавил Том Ллевеллин. – Мы знаем, что вы его друг.
Я улыбнулся:
– Быстра людская молва.
Подошедший Угрюм одарил нас мерзким взглядом. Я заметил на его куртке перламутровые пуговицы и вспомнил, что Ликон говорил о различиях в одежде солдат.
Вечно недовольный солдат тем временем заговорил:
– Карсвелл, здесь назревала превосходная драчка, и ты, заячий хвост, предотвратил ее.
– Со стариками и детьми? – хмыкнул Стивен. Несколько старших солдат уже враждебно посматривали на Угрюма, и тот, отвернувшись, зашагал дальше.
– Простите его, сэр, – проговорил Карсвелл и оглянулся на молодого лучника: – Пошли-ка, валлиец, пора назад!
Я с любопытством посмотрел на Ллевеллина:
– Судя по произношению, ты все-таки не валлиец?
– Да, сэр. Это мой отец из Уэльса. Он-то и научил меня обращаться с боевым луком, – ответил юноша с гордостью, а затем по лицу его пробежала тень. – Но мне нравится и работа у горна.
Стивен толкнул его локтем:
– A как насчет твоей девчонки, парень? – Он повернулся ко мне и пояснил: – Он собирается жениться на Рождество.
– Поздравляю, – сказал я.
– Но где мы будем на это самое Рождество? – с грустью в голосе вопросил Том.