– Через девятнадцать лет люди все еще боятся заговорить, – задумчиво проговорил клерк. – Как, по-твоему, что могло там случиться?
– Изнасилование. – Я вновь посмотрел на него. – И, быть может, убийство. A завтра мы едем в Портсмут, где встретимся с Приддисом, проводившим дознание. Едва ли мне стоит упоминать Рольфсвуд.
– Ты считаешь, что он может быть связан с людьми, способными повредить Эллен?
– Да. Кроме того, в Портсмуте находится Филип Уэст. Я попросил Гая побывать у Эллен и заплатил Хобу Гибонсу за уход за ней, но по-прежнему опасаюсь за нее. Какая-то кошмарная путаница! Если дело было связано с убийством, то безопасность Эллен все эти девятнадцать лет была только временной. Что, если она позволит себе очередную вспышку и проговорится о случившемся с ней? Тот, кто платит за нее, может решить, что безопаснее будет убрать ее с пути. A уж если они могут позволить себе Бедлам и карету, то, быть может, найдут денег и на наемного убийцу…
– C моей точки зрения, тебе вообще не стоило влезать в это дело.
– Увы, я это сделал и только вчера узнал о пожаре и смертях, – отрезал я и скривился. – А ведь я дал себе клятву не втягивать тебя в расследование! Так что прости.
– За что? Ты ведь не намереваешься возвращаться туда?
– Не знаю.
– Однако навредить себе ты уже успел, – со всей откровенностью сказал Джек. – Если в историю вовлечен и Батресс, надо думать, он немедленно сообщит Уэстам о том, что какой-то незнакомец интересовался обстоятельствами.
– Ты прав. Возвращаясь домой, я все время думал об этом. Я бросился вперед, не подумав, настолько мне хотелось получить нужную информацию. Я не ожидал, что купчая окажется подложной. – Чуть помедлив, я продолжил: – И вот теперь думаю, а стоит ли искать в Портсмуте этого Филипа Уэста?
– Учитывая, насколько далеко ты зашел, наверно, и стоит. Ликон может подсказать, где нам найти его. Только хорошенько обдумай то, что скажешь ему.
– Да. – Я отметил, что роли наши переменились, и теперь Барак советует мне, что делать, и велит соблюдать осторожность. Однако он не испытывал столь неотложной необходимости узнать об Эллен все возможное и каким-то образом спасти ее. Через ощущение вины за нанесенный ей вред, через неспособность ответить ей любовью на любовь…
Вздохнув, я взялся за письма. Первое, от Гая, было отправлено 6 июля, три дня назад, и в пути пересеклось с посланным мной.
«Дорогой Мэтью, я пишу тебе в очередной жаркий и пыльный день. Констебли погнали в Портсмут новый отряд крепких на вид нищих, предназначая их в гребцы на королевских кораблях. Этих людей превратили в рабов, и я всякий раз думаю об этом, когда слышу, как Колдайрон рассуждает о противостоянии английской свободы и французского рабства. Я повидал Эллен. На мой взгляд, она в какой-то мере возвратилась в свое прежнее состояние – снова работает с пациентами, однако погрузилась в глубокую меланхолию. Она не проявила никакой радости, увидев меня в гостиной Бедлама. Сначала я поговорил с этим Гибонсом, который держался достаточно любезно после всех денег, которые ты скормил ему. Он сказал, что смотритель Шоумс приказал своим людям связать Эллен и убрать ее под замок, сразу же после того, как с ней случится следующий приступ. Когда я рассказал Эллен, что это ты просил меня прийти и проверить, как она себя чувствует, боюсь, она рассердилась. Она с горечью сказала, что ее заперли из-за тебя, и не захотела говорить со мной. Держалась эта бедная женщина странно, почти по-детски. Думаю, мне придется переждать несколько дней и после этого снова сходить к ней. Дома я поругался с Колдайроном. В эти дни я встаю рано, и потому услышал, как он на кухне бранит Джозефину дурными словами, называя ее глупой кобылой и пучеглазой сукой в присутствии мальчишек – и все потому, что она проспала и вовремя не разбудила его. Он грозил дать ей в ухо. Войдя, я велел ему оставить девушку в покое. Он без особой радости подчинился. Мне было приятно, что когда я велел ему попридержать язык в отношении собственной дочери, Джозефина улыбнулась. Я все еще задумываюсь над тем мгновением, когда услышал от нее французское ругательство. Беременность Тамасин, милостию Божией, продвигается очень благополучно, и я передаю гонцу письмо от нее Джеку».
Вздохнув, я отложил письмо. Улучшение состояния Эллен меня весьма обрадовало, хотя высказанная ею в моем отношении горечь глубоко задела. Она была права, я натворил это по собственной неловкости.
Потом я сорвал печать с письма Уорнера. К моему удивлению, он уже успел получить мое послание.
«Эшер, 7 июля 1545
Дорогой Мэтью, гонец уже привез твое письмо, поэтому я отвечаю тебе рано утром, прежде чем мы тронемся в путь. Король взял с собой лишь небольшую свиту по сравнению с обычными порядками, и нам следует двигаться так быстро, как это только возможно. Мы едем через Годалминг и Фэрхэм и прибудем в Портсмут 14-го или 15-го числа. Флот под командованием лорда Лайла находится возле Нормандских островов, дожидаясь появления французских псов, чтобы помешать их продвижению. Затем все наши крупные корабли соберутся в Портсмуте, чтобы приветствовать его величество. Теперь, похоже, не осталось никакого сомнения, что нападение французов придется именно туда. У них есть свои шпионы, а у нас свои.
Я получил известие от человека, очень толкового, которого посылал разузнавать о Николасе Хоббее. Хоббей и в самом деле серьезно пострадал в делах семь лет назад, вложив свои капиталы в континентальную торговлю, как раз в то время, когда он покупал дом и лес в Хэмпшире. Он оказался в долгу у лондонских ростовщиков. По моему мнению, он купил опеку над этими детьми, надеясь соединить их земли со своими посредством брака, a до той поры незаконно получить выгоду от их леса, чтобы покрыть свои долги перед кредиторами. Сэр Квинтин Приддис, насколько мне известно, более прочих феодариев знаменитый своей продажностью, помог ему подделать бухгалтерские книги.
Странная новость пришла из Суда по делам опеки. Старший клерк суда Гервасий Миллинг найден мертвым в собственном архиве, который, как мне сказали, представляет собой гнилое подземелье, полное скверных гуморов. Он случайно запер себя там вечером во вторник и был найден мертвым в среду утром, на следующий день после вашего отъезда. Должно быть, у него была слабая грудь, и дурной воздух погубил его. В тот день мне пришлось посетить суд по делам ее величества, и все адвокаты говорили только об этом. Хотя говорили и то, что Миллинг был острожным человеком. Впрочем, один только Господь знает, когда пробьет час каждого из нас. Ее величество просила послать вам добрые пожелания. Она надеется на прогресс в вашем расследовании. И полагает, что вам будет лучше всего как можно скорее оказаться на пути в Лондон.
Ваш друг, Роберт Уорнер».
Опустив письмо на колени, я посмотрел на Барака:
– Умер Миллинг. Его нашли запертым в Вонючей комнате. Он задохнулся.
С этими словами передал помощнику письмо.
– Итак, Хоббей был в долгах, – проговорил он, закончив чтение.