– Вы были на могиле моего отца? Принесли туда хоть один цветок?
Розалинд злобно глянула на него. Ее лицо побледнело.
– Как жестоко с вашей стороны напоминать мне о таких ужасах на балу! – воскликнула она. – Вы не представляете, какой это был для меня удар. Я целую вечность не могла прийти в себя от горя.
– Вы горевали больше двух часов? Верится с трудом. – Саймон расправил плечи и продолжил: – Но, может, вам помешало быстро оправиться чувство вины? Скажите, леди Норткот, что же произошло в ту ночь? Я так до конца и не понял, как умер мой отец.
Розалинд справилась со злостью и смущением. Она спрятала эти чувства под маской веселья и звонко рассмеялась. Его бывшая невеста была прекрасной актрисой.
Она глянула на людей вокруг них, которые, без сомнения, слышали их беседу, и сказала:
– Я настаиваю, что сейчас не время для таких печальных разговоров. Лучше представьте меня вашей прекрасной жене.
Розалинд окинула ее коротким и холодным, как смерть, взглядом. А потом отвернулась так, что Джессика опять не могла видеть ее лица.
Саймона злило, что его жена не могла читать по губам Розалинд. Но гораздо больше злило то, с каким презрением отнеслась к ней его бывшая невеста. Он посмотрел на Джессику. В ее глазах был страх, губы поджаты, щеки побледнели. Судя по ее напряженной руке, она была в полном смятении.
Розалинд медленно, понимающе улыбнулась:
– Я очень огорчилась, что вы женились, не посоветовавшись сперва со мной. – Она наклонилась к нему и очень тихо добавила: – Но особенно меня огорчило то, что вы выбрали на роль графини девушку, которая на всех балах пряталась по углам.
Саймон вспылил:
– Скорее в аду пойдет снег, чем я решусь попросить у вас совета!
Рука Джессики стиснула его локоть. Он глянул на нее, и его сердце сжалось от боли. Жена смотрела на него с самой доверчивой улыбкой на губах, но в ее глазах застыл настоящий ужас.
Розалинд прикрыла рот рукой и шепотом сказала ему:
– Зря ты так думаешь. Если бы я знала, что тебе так сильно нужна жена, то помогла бы найти кого-то более подходящего на эту роль.
Слепящая ненависть вспыхнула в сердце Саймона. Как он мог влюбиться в такое подлое создание? Розалинд была недостойна даже находиться в одной комнате с Джессикой.
– Ты с моим отцом – одного поля ягоды, – прошипел Саймон, продолжая обнимать жену за талию. – Тебе он хоть немного нравился? Или ты думала только о его деньгах?
Розалинд вспыхнула, лицо стало упрямым. Она развернулась, шелестя красной атласной юбкой, и поставила пустой бокал с пуншем на стол. Потом повернулась и сказала ему, обмахиваясь черным кружевным веером:
– Будь осторожен, Саймон. Не только ты можешь играть в такие игры.
– Я не играю в игры. Я говорю о смерти отца. Где ты была, когда он погиб?
Взгляд Розалинд стал ледяным.
– Я уверена, эта тема совсем не интересна твоей супруге. Не так ли, леди Норткот?
Розалинд задала вопрос достаточно громко, чтобы все вокруг его услышали. Но в этот момент Джессика не видела ее губ.
– Я права, леди Норткот? – повторила она, поворачиваясь наконец к Джессике. Розалинд подождала секунду, потом иронически подняла уголки губ. – Может, ваша супруга не слышала мой вопрос? – спросила она, улыбаясь с такой злобой, что у Саймона мурашки забегали по коже.
В эту секунду ему стало по-настоящему страшно. Это редкое для него чувство холодом сжало сердце, не давая мыслить разумно, побуждая только к одному – скорее бежать отсюда! Розалинд с самого начала знала тайну Джессики. Каким-то образом ей стало известно о том, что его жена скрывала от общества на протяжении стольких лет.
Страх мешал ему дышать, двигаться. Саймон ни на мгновение не сомневался, что если он и дальше будет допрашивать ее о гибели отца, то Розалинд тотчас расскажет о глухоте Джессики всем гостям бала.
Его жена в замешательстве смотрела на Розалинд, а потом повернулась к нему. Саймон ясно читал мольбу в ее взгляде. Что она могла ответить, если не слышала вопроса?
Саймон так сжал зубы, что те скрипнули. Он чувствовал, как дрожит Джессика, в отчаянии цепляется за его руку, как за последнее спасение. Она держала голову высоко, ее лицо было спокойно. Но Саймон знал, что внутри ее жег тот же страх, который испытывал он сам.
Нет, ему нельзя так поступить с Джессикой. Больше всего на свете она боялась, что о ее глухоте узнают все вокруг, а Розалинд собиралась сделать именно это, да еще на балу, перед всем светским обществом Лондона.
Джессика глянула на те пары, которые находились в столовой, потом опять на Саймона. Она открыла рот, чтобы заговорить, но голос отказывался ей повиноваться. С губ сорвался только хриплый вздох.
– Это был глупый вопрос, дорогая, – пришел ей на помощь Саймон, – так что отвечать на него не стоит. Прошу нас извинить, – презрительно-холодным тоном сказал он Розалинд, – но мы с женой как раз собирались покинуть бал.
Он повернулся к выходу, но Розалинд встала перед ним. Коснувшись ладонью его руки, красавица громко заявила, не скрывая своего торжества:
– Вы должны навестить меня, Саймон. И как можно скорее. Мы слишком многое упустили.
Саймон обнял Джессику за плечи, защищая от пышущей злобой Розалинд. Ему нужно как можно скорее увести ее отсюда. Туда, где его жена будет в безопасности.
Розалинд…
Джессика все еще видела перед собой ее соблазнительную улыбку, пока Саймон быстро шел к выходу.
Она едва дышала от обуревавших ее чувств. Ей и в голову не могло прийти, что любовница Саймона решится заговорить с ним посреди толпы народа. И что Саймон публично признает их связь перед всем обществом.
Но она ошибалась.
Приклеив к губам фальшивую улыбку, Джессика попрощалась с хозяевами, благодаря их за прекрасный вечер. Когда они оказались в фойе, Саймон взял накидку персикового цвета, которую мадам Ламонт сшила в тон платью, и набросил ей на плечи.
Его пальцы едва коснулись ее, и Саймон тут же отвернулся, принимая у дворецкого свой черный плащ с капюшоном. Потом он предложил ей руку. Джессика положила руку на сгиб его локтя и вздрогнула. Мускулы под ее пальцами напряглись, стали твердыми, как сталь.
Неужели Саймону настолько неприятна ее близость? От обиды у Джессики перехватило дыхание. Она попыталась проглотить комок в горле, но не смогла.
Вдвоем они вышли за дверь, спустились по лестнице и направились к своему экипажу, который стоял неподалеку.
Саймон молчал. Она тоже. Ей было страшно заглянуть мужу в лицо, и только когда Саймон повернулся, чтобы помочь ей сесть в экипаж, Джессика посмотрела на него. И ее сердце сжалось от боли.
Его зубы были сжаты, линия подбородка стала упрямой и жесткой. Темные брови нахмурились и собрались у переносицы, придавая ему мрачный вид. Из-под них сверкали глаза, в которых она прочитала бурю эмоций. Что же сейчас чувствовал Саймон? Ярость в его взгляде пугала Джессику. Она хотела, чтобы ее муж заговорил и, может, объяснил, на кого направлена эта черная злоба – на нее или на женщину, которая осталась на балу. Но Саймон продолжал молчать.