– О, здравствуйте, – обрадовался он. – Вы все же приехали.
– Ну конечно, – ответила Лав. Наверное, верх самоуверенности записывать его волнение на свой счет. – Я же сказала, что приеду, вот и приехала.
Билл поднял с пола книгу.
– Хорошо, я рад, – пробормотал он. – Ну и как вам здесь?
– Фойе – загляденье, – сказала она. – А номера я пока не смотрела.
– Там еще не все подготовлено к приезду гостей. – Билл полистал книгу, и страницы зашуршали, словно птичьи крылья. – Мак все вам покажет и расскажет. Как же я рад, что вы здесь! Надеюсь, мы будем часто встречаться.
– Да, – ответила Лав. – Наверное.
– Главное в работе администратора – внимание к мелочам, – напутствовал Мак. – Все записывайте, до последней детали. Попросили заказать столик в ресторане – запишите. Пришел факс на имя гостя – отметьте в журнале. Человеку нужно такси в шесть утра, чтобы поехать в аэропорт, – фиксируйте для сменщицы. Тайни работает в ночную смену и вызовет такси. И еще не забудьте проследить, чтобы постоялец оплатил проживание. Бывает не лишним. Хоть раз за лето кто-нибудь да уедет, не заплатив по счету, и только потому, что администратор забыла его выдать. Мало приятного.
Лав достала из кармашка толстовки блокнот и записывала все, что говорил Мак.
– Тайни, – повторила она.
– Вопросов на личные темы ей не задавайте, все равно не ответит. Пожалуй, этому у нее стоит поучиться. Грязное белье на публике не полощет. А остальные… Мы постоянно рядом, так что невольно сболтнешь. Мы тут как большая семья.
– Семья, – записала Лав.
– У вас при себе блокнот, – заметил Мак. – Одобряю. За эти годы я инструктировал человек пятнадцать на вашу должность. Кто-то был хорош, кто-то плох. Хороший администратор всегда все записывает. Внимательно слушает и подмечает детали. Бдительность – превыше всего.
– Бдительность, – записала она крупными буквами и подчеркнула.
– У нас в основном клиентура богатая, – продолжал Мак. – Зажиточные люди, даже очень. Они привыкли, чтобы за них все делали. К примеру, кто-то не хочет ехать в город на такси и ждет, что ему предоставят машину.
– И что я должна им сказать? – спросила Лав.
– Объясните, что не в наших правилах подвозить клиентов, но вы с огромной радостью вызовете им такси.
– Разумно, – согласилась Лав.
– Обязательно кто-то из гостей скажет, что ему не нравятся фрукты, которые подают на завтрак. И бананов они не хотят, подавай им персики. Значит, если кто-то просит персиков, просто записывайте. Я закупаю продукты для завтрака и обычно мелкие прихоти исполняю. Мы не подаем обеды в номера, так что завтрак надо отработать по полной.
– Не подаем обеды в номера, – повторила Лав, записывая.
– Вы будете работать каждый день с восьми до пяти, кроме вторника. Вторник у вас выходной. То есть за стойкой придется проводить много времени. В июле и августе станет реально жарко. На вас посыплются просьбы, требования, вопросы, будут оформляться новые жильцы и выезжать старые. Если почувствуете, что совсем замотались, зовите на помощь. Меня, Терезу, Билла. Не пытайтесь тащить на себе все. Ничего не выйдет.
– Я каждый месяц сдавала журнал в срок, – сообщила Лав. – Так что с двадцатью комнатами как-нибудь управлюсь.
– В середине июля открывается «Пляжный клуб», – продолжил Мак. – Это сотня членов, которые платят взносы за право пользоваться пляжем. У каждого свой шкафчик и ключ. Всем нужны шезлонги и полотенца. Детям – ведерки и лопатки. Бывает, в августе за день надо рассчитать тринадцать выезжающих и оформить двенадцать прибывших. При этом по холлу будет носиться две дюжины ребятишек, расшвыривая песок, тут же позвонят из двенадцатого номера, потому что у них унитаз засорился, а старушка Стэнфорд как назло потеряла ключ от пляжного шкафчика. Вот тогда узнаете, что такое перегрузка.
Мак явно пытался ее напугать.
– Поживем – увидим, – ответила Лав.
– И еще я хотел бы поделиться одним маленьким наблюдением, – сказал Мак, доверительно понизив голос. – Иногда вполне нормально испытывать чувство э-э… личной неприязни. – Он стал озираться, словно опасался, как бы кто не притаился за плетеным креслом. – Люди, которые здесь бывают, пользуются пляжем или останавливаются в номерах, они все богаты. У них полно денег. И нас они воспринимают не как равных себе, а как прислугу. К примеру, человек выбрался из Нью-Йорка, у него отпуск две недели в году, и он решил провести свое драгоценное время в этом отеле и потратить здесь кучу денег. И он хочет, чтобы все прошло идеально. Понимаете, к чему я? Это большое искусство – работать с человеческим эго. Тут сплошь и рядом кичатся деньгами.
Лав улыбнулась. Мак, видно, был не в курсе, что она приехала из Аспена.
– Я вас поняла.
– И еще я сделал вывод, что богачи – зачастую люди несчастные.
– Я тоже в этом убедилась, – кивнула Лав. – На деньги всего не купишь. Не вылечишь рак, не найдешь любовь. Не заведешь ребенка.
– Ребенка? – улыбнулся Мак.
Лав вспыхнула. Ну вот, уже ее личная тайна приоткрылась. Вылезла напоказ, точно бретелька лифчика из выреза платья.
– Ну да, на деньги не купишь ребенка. Родное дитя.
– Это точно, – согласился Мак. – Сразу видно, вы будете отличным работником.
Снабдив новую сотрудницу необходимым знаниями по поводу телефонов, факса и автомата для кредитных карт и поразившись ее познаниям об острове, Мак отправился в один из номеров чинить замок. Лав осталась. Побарабанила пальцами по лакированному дереву стойки администратора, посмотрела на телефонный пульт, обвела взглядом фойе и подумала: «Вот здесь я встречу отца своего ребенка».
Из дальнего кабинета послышались голоса. Лав прокралась по захламленному кабинету Мака и, прислушиваясь, замерла у двери Билла, которая была по-прежнему приоткрыта.
Затаив дух, она постучалась. Билл откашлялся и сказал:
– Войдите!
В кабинете он оказался один.
– Я услышала ваш голос. – Она улыбнулась. – Вы часто разговариваете сам с собой? Я – да.
– Я декламировал Роберта Фроста, – ответил Билл. – «Когда гляжу, как согнуты березы…»[2] и тому подобное. Я просто не знал, что кто-то здесь есть.
– Простите, что помешала. Этот стих, что вы читали, он ваш любимый?
– Они все у меня любимые, – ответил Билл, постучав пальцами по уголку книги.
Лав сделала несколько шагов и села в одно из двух плетеных кресел у окна.
– Почитайте еще.
Билл закрыл глаза и откинулся в кресле, обитом кремовой кожей. Он был чрезвычайно худ – настолько, что острые костяшки торчали на запястьях, словно кнопки.
– «Да будет сердце постоянно, как будто берег океана, оставшийся самим собою средь вечных перемен прибоя»[3].