Билл открыл глаза и спросил:
– Вы понимаете, в чем тут смысл?
«Первый день работы, а мужчина уже читает мне стихи», – подумала Лав.
– И в чем же? – поинтересовалась она.
– В любви, – сказал Билл. – А самое главное в любви – это постоянство. Когда ты вечно рядом с тем, кого любишь. Вы были замужем?
– Нет, – ответила Лав.
– Я женат уже тридцать лет и по-прежнему люблю жену. И чем дальше – тем крепче. Такое чувство, что все наши дни, даже скучные и плохие, слились воедино. Накопились. И с каждым днем я люблю ее сильнее. – Он закрыл книгу. – Так что, наверное, меня можно назвать постоянным, в том смысле, в каком имел в виду Фрост.
– Похоже на то, – согласилась Лав. Она ощущала нечто вроде крушения надежд.
– А вы? У вас есть что-нибудь постоянное? – спросил Билл. – Или кто-нибудь?
– У меня постоянная мысль о ребенке, – ответила Лав. – Я мечтаю найти мужчину, который поможет мне зачать его.
Билл удивленно вскинул брови, его губы сложились в беззвучном «О». Личная жизнь Лав выскочила на свет божий, словно танцовщица из торта. Сюрприз!
– Ребенок – это воистину благородная цель, – одобрил Билл.
Подавшись вперед, Лав встала.
– Жаль, что вы не сумеете мне помочь, – проговорила она.
Билл издал нервный смешок, а когда Лав проходила мимо его стола, направляясь к двери, протянул ей руку. Его пожатие было теплым и искренним.
– Зато кому-то очень повезет, – улыбнулся он.
Мак заправлял «Пляжным клубом» двенадцать лет. Билл им владел двадцать с лишним, но истинным старожилом была Лейси Гарднер, гранд-дама Бикон-Хилл и Нантакета. Она вступила в клуб летом сорок пятого, пятьдесят три года назад.
В свои восемьдесят восемь Лейси была самой пожилой из выпускников колледжа Рэдклифф и пользовалась заслуженным правом сидеть в первом ряду на почетной церемонии в Гарварде. Каждый год она выезжала из своей бостонской квартиры в Хайанис и отправлялась первым паромом до Нантакета, отходившим без четверти десять.
Ее пребывание на острове складывалось в череду отельных маленьких жизней. Впервые родители привезли Лейси на Нантакет в тысяча девятьсот двадцатом, когда ей было всего десять лет. Она хорошо запомнила, как швартовался паром. На пристани стояли владельцы отелей, и каждый выкрикивал название своего заведения: постоялый двор «Морской утес», «Пляжный дом», «Мыс Бриза». Многие годы спустя она приезжала в Нантакет на выходные с приятельницами из Рэдклиффа. Летними вечерами они танцевали на открытой террасе «Моби Дика» в Сконсете. Когда Бродвей закрывался на лето, Сконсет становился пристанищем актеров. Лейси до сей поры в деталях помнила постановки «Наш город» и «Кандида», которые разыгрывались в сконсетском казино. Танцы на террасе, омары и цыплята по полтора доллара за тарелку, эстрадные показы мод – милая и беззаботная юность, лето на Нантакете. Лейси осталась последней, кто это помнил.
В далеком сорок первом один ее друг, джентльмен по имени Максимилиан Гарднер, сделал ей предложение на Мадакетском пляже. В тридцать один год по-прежнему незамужняя Лейси работала в массачусетском отделе здравоохранения. Мужчины считали ее вздорной и чересчур независимой, женщины – зазнавшейся карьеристкой. А она любила Максимилиана Гарднера. Поначалу он был лишь одним из многочисленных друзей, с которыми можно весело проводить время, но потом она вдруг заметила, как он на нее смотрит. Под его взглядом Лейси чувствовала себя женщиной.
Их поженил мировой судья на пляже Мадакета в ноябре сорок первого года, за месяц до того, как на Пёрл-Харбор упали бомбы. Три года спустя, когда Макс вернулся с войны, они обвенчались в церкви, но к тому времени Лейси была слишком стара – тридцать четыре! – чтобы рожать детей.
Летом чета прочно обосновывалась в Нантакете. Они вступили в «Пляжный клуб», яхт-клуб и гольф-клуб «Санкати», а Лейси открыла шляпный магазинчик на Мейнстрит, который назывался попросту «У Лейси». Купили домик на Клифф-роуд и жили то в нем, то в бостонском особняке на Бикон-Хилл. Сорок пять лет они были женаты и, отходя ко сну, каждую ночь держались за руки. Лейси держала руку Макса четырнадцатого февраля восемьдесят шестого года, в ту ночь, когда он умер. Она не считала себя сентиментальной женщиной, но в День святого Валентина разбилось ее сердце.
Ей казалось, что ее жизнь поделена на отрезки: до Макса, с Максом и после Макса. После Макса она продала домик на Клифф-роуд и особняк в Бостоне. В Бостоне Лейси сняла квартиру и попросила Большого Билла Эллиотта выделить ей постоянный номер в отеле.
– И помните, – сказала она, – я поселилась здесь гораздо раньше вас.
Большой Билл ничего не забывал. Он выделил Лейси собственный коттедж, позади отеля. Вид оттуда открывался не ахти, окна выходили на прачечную и на дальний край парковки, зато имелись три спальни, и – что самое главное – здесь Лейси Гарднер была полной и безраздельной хозяйкой. В своем завещании Билл-старший оставлял этот коттедж ей, с правом передать после своей смерти кому она пожелает.
Впрочем, пока она не собиралась умирать. Даже наоборот. Живости в ней было достаточно, чтобы съехать с парома за рулем новенького «Бьюика». Для Лейси это был неизменно волнующий миг. Лихо скатить с трапа и почувствовать под колесами твердь Пароходной верфи. От пристани «Пляжный клуб» отделял ровно километр.
Въехав на парковку перед отелем, она увидела Мака. Тот стоял на крохотной террасе перед ее коттеджем и ждал со своей фирменной улыбкой – той самой, с фотографии, что провисела на ее холодильнике целую зиму. В первое лето, когда Мак только начинал работать в «Пляжном клубе», он постучался к ней в дверь, чтобы познакомиться. Как раз в то лето умер Максимилиан. Когда паренек произнес: «Здравствуйте, я – Мак», Лейси чуть не упала. Потому что ей почудилось, будто он произнес: «Здравствуйте, я – Макс». Как будто муж решил вернуться к ней в облике этого паренька. Она, конечно, была реалисткой, тем не менее, в глубине души верила в божественное провидение, что каким-то чудом Максимилиан направил к ней своего посланца.
В радостном порыве Лейси дала сигнал, опустила стекло, и они с Маком очутились лицом к лицу. Он чмокнул ее в щечку и просунул голову в окно.
– Привет, – сказал он. – Милости просим.
По ее щекам покатились слезы, и она замахала на Мака руками, чтобы тот не смотрел. Вырулила на свое парковочное место и глубоко вздохнула. Мак открыл дверь и подал ей руку:
– Лейси, ты превосходно выглядишь. Даже помолодела. Точно тебе говорю!
– Чушь, – буркнула она и все же, обхватив руками лицо Мака, поцеловала его за такие слова. По правде говоря, она и впрямь была бодра как никогда. – Восемьдесят восемь, а все бегаю.
– У тебя новая машина? – поинтересовался Мак, доставая из багажника чемоданы.
Лейси кивнула:
– В банке не хотели давать ссуду. А я сказала, что выплачу все за два года, и эти болваны купились. Так что к девяноста годам я рассчитаюсь с долгами.