Не соизволив прочитать про себя, как полагалось, молитву во спасение Артура Донована, она закрыла папку и передала досье Мег Ломакс, новообращенной, которую она обучала. Каждый вечер во время Самообличения она ругала себя за этот недостаток, но, несмотря на свои неоднократные клятвы исправиться, снова и снова натыкалась на ограничительные рамки собственной способности сострадать. Артур Донован был для нее абсолютно чужим человеком, и, в принципе, ей было все равно, что с ним случится в Судный день. В этом заключалась печальная истина, и притворяться не имело смыла.
«Я всего лишь человек, – говорила она себе. – В моем сердце нет места для всего человечества».
Мег, напротив, разглядывала фотографию с меланхолическим выражением на лице. Она качала головой и цокала языком, довольно громко, что было неприемлемо для всех, кроме Учеников. В следующее мгновение она достала свой блокнот, начеркала несколько слов и показала записку Лори.
Бедняга. Он такой потерянный.
Лори быстро кивнула, затем потянулась к журнальному столику за следующим досье, подавив в себе порыв взять свой блокнот и напомнить Мег, что не нужно записывать каждую мысль, промелькнувшую у нее в голове. Это она и сама скоро поймет. Рано или поздно все понимали, как только молчание начинало входить в привычку. Просто некоторым требовалось чуть больше времени, чтобы осознать, что в жизни можно обходиться минимальным количеством слов, что о многом можно договориться и молча.
В накуренной комнате их сидело двенадцать человек – команда Наблюдателей, заступающих на вечернее дежурство. Они передавали досье один другому по часовой стрелке. По сути, это был торжественный ритуал, но Лори временами забывала о своей цели и принималась развлекаться, выхватывая пикантные подробности местных сплетен, записанных в досье, или попросту восстанавливала свою связь с неправедным, но колоритным миром, от которого отреклась. Сейчас она чувствовала, что снова поддается этому соблазну, читая досье Элис Саудерман, своей давней подруги, с которой они вместе состояли в Ассоциации родителей и учителей начальной школы Бейли. Вдвоем они три года подряд сопредседательствовали на аукционной комиссии и оставались близки, даже в бурный период, предшествовавший вступлению Лори в секту. Ее заинтриговала новость о том, что буквально на прошлой неделе Элис ужинала в «Траттории Джованни» с Мирандой Эббот, еще одной хорошей подругой Лори, замотанной матерью четверых детей, наделенной великолепным чувством юмора и потрясающим даром имитации. Лори не знала, что Эллис и Миранда дружили. Она была уверена, что за ужином те много говорили о ней, о том, что им не хватает ее общества. Наверняка они были озадачены ее решением покинуть их мир и презирали то сообщество, в котором она теперь жила, но Лори старалась не думать об этом. Она сосредоточилась на вегетарианской лазанье, что заказали ее бывшие подруги, – фирменном блюде в «Траттории Джованни», со сливочным соусом, ароматным, но не очень жирным, с морковью и цукини, нарезанными тонкими, полупрозрачными ломтиками, – представляя, что она тоже сидит с ними за одним столом, потягивает вино, смеется. Чтобы не улыбнуться, Лори плотно сжала губы.
«Прошу тебя, Господи, помоги Элис и Миранде, – молилась она, закрывая папку. – Они хорошие люди. Пощади их».
Читая досье, Лори особенно поражалась тому, сколь обманчиво нормальной казалась жизнь в Мейплтоне. Многие, просто надев шоры, занимались своими пустячными делами, словно Восхищения Церкви никогда и не было, словно они рассчитывали на то, что их мир будет существовать вечно. Восьмилетняя Тина Грин еженедельно брала уроки игры на фортепиано. Двадцатитрехлетняя Марта Коуэн два часа проводила в спортзале, потом, по дороге домой, заходила в аптеку, где покупала упаковку тампонов и номер «Ю.С. уикли» [56] . Генри Фостер, мужчина пятидесяти девяти лет, выгуливал своего вестхайлендского терьера на берегу озера Филдинг, часто останавливаясь, чтобы пес его мог справить нужду. Тридцатисемилетнего Ланса Микульски видели, как он входил в магазин «Виктория сикрет» [57] в торговом центре «Две реки», где он купил несколько комплектов женского нижнего белья. Лори это покоробило, тем более что жена Ланса, Пэтти, сейчас сидела в этой же комнате и досье ее супруга вскоре должно было попасть к ней в руки. Пэтти ей казалась приятной женщиной – хотя многие люди, вынужденные молчать, кажутся приятными, – и Лори ей глубоко сочувствовала. Она по себе знала, каково это – читать непристойные подробности о жизни собственного мужа в присутствии целой комнаты твоих товарищей, которые уже ознакомились с данной информацией и теперь делают вид, что ничего не замечают. Но ты знаешь, что они поглядывают на тебя, проверяют, сумеешь ли ты сохранить самообладание, отрешиться от таких низменных эмоций, как ревность и гнев, и сосредоточить свои мысли на том, о чем до́лжно думать, – на грядущем.
В отличие от Пэтти Микульски, Лори не просила в официальном порядке установить наблюдение за ее мужем – только за дочерью. В том, что касалось ее лично, Кевин был сам по себе: он был взрослый человек и сам принимал решения. Просто так уж получилось, что в числе принятых им решений были и такие, когда он дважды счел возможным наведаться в гости к двум разным женщинам. Лори, на ее беду, пришлось просматривать досье на этих двух женщин, за их души она должна была молиться – но это уж вряд ли!
Лори не ожидала, что она так остро отреагирует на измену мужа. С болью в душе представляла она, как он целует другую женщину, раздевает ее в незнакомой спальне, а после секса они умиротворенно лежат рядом. Но она не плакала, ничем не выдала свою боль. Это случилось лишь однажды с тех пор, как она ушла из дома и поселилась здесь, в тот день, когда она открыла досье своей дочери и на внутренней стороне обложки папки вместо знакомой школьной фотографии длинноволосой милой десятиклассницы с очаровательной улыбкой увидела нечто похожее на фотопортрет обритой наголо малолетней преступницы с большими тусклыми глазами – снимок девочки, нуждающейся в материнской любви.
* * *
Они сидели, притаившись за кустами на Расселл-роуд, глядя сквозь листву на входную дверь белого дома с кирпичной застекленной террасой, построенного в колониальном стиле. Дом принадлежал человеку по имени Стивен Грайс. На его верхнем и нижнем этажах всюду горел свет – значит, скорее всего, сегодня члены семьи Грайс уже никуда не пойдут. Но Лори все равно решила не оставлять пост. Это будет тест на упорство – самое важное качество для Наблюдателя. Мег, обхватив себя руками, чтобы согреться, ерзала, сидя рядом с ней.
– Черт, – прошептала она. – Холодно.
Лори, прижав палец к ее губам, покачала головой.
Поморщившись, Мег беззвучно произнесла: «Прости».
Лори пожала плечами, не стала раздувать скандал из-за этой оплошности. Для Мег это было первое дежурство в Ночном Дозоре; ей понадобится время, чтобы привыкнуть. Не только к скуке и тяготам физического характера, но и к неловким, даже хамским ситуациям, когда не имеешь возможности заполнить безмолвие разговором, вынужден практически игнорировать человека, который дышит рядом с тобой. Это шло вразрез со всеми нормами социального поведения, что вдалбливаются с детства, особенно если ты женщина.