Лори поняла это с первого взгляда. Подарок от Кевина был бы упакован более небрежно, неряшливо, неуклюже, без прикрас. А эта коробочка была обернута аккуратно – бумага натянута, углы острые, ленточка вьется завитками, какие делают с помощью ножниц и большого пальца.
– Она бы меня убила, – добавил Кевин, тяжело отдуваясь, хотя пробежал он совсем немного.
Лори взяла подарок, но разворачивать его не спешила. Кевин стоял и ждал, видимо, хотел, чтобы она посмотрела подарок при нем, но Лори решила, что это не самая удачная идея. Они оба уже отдали дань семейному Рождеству, провели вместе гораздо больше времени, чем нужно.
– Ладно, – произнес Кевин, поняв намек. – Хорошо, что я тебя догнал. Еще раз спасибо, что навестила.
Он зашагал домой, а они пошли по Мейн-стрит, остановились под уличным фонарем близ Хиккори-роуд, чтобы открыть подарок. Мег стояла рядом, с нетерпением наблюдая, как Лори методично уничтожает труды дочери – сдергивает ленточку, рвет скотч, сдирает бумагу. Она думала, что в коробочке ювелирное украшение, но, когда сняла крышку, увидела ватной подложке дешевую пластиковую зажигалку. Ничего особенного – обычная одноразовая красная зажигалка «Бик», на которой канцелярским корректором были выведены три слова.
Не забывай меня.
Мег достала сигареты, они обе закурили, передавая друг другу новую зажигалку. Это был действительно очень милый подарок, и Лори, не сдержав слез, немного поплакала, представляя, как ее дочь, сидя за кухонным столом, маленькой кисточкой выводит проникновенное послание. Эта памятная вещица, подаренная с душой, имела непреходящую ценность, ее бы хранить как зеницу ока, но именно поэтому Лори опустилась на корточки у первого попавшегося ливневого стока и бросила зажигалку в канализацию через решетку, как монетку в отверстие автомата. Та, казалось, падала вниз целую вечность и приземлилась почти беззвучно.
На январское городское собрание пришло много народу, зал заседаний был набит до отказа. Кевин, две недели назад вернувшийся из Флориды, был немного удивлен тем, что чуть ли не каждый считал своим долгом как-то прокомментировать его загар.
– Хорошо выглядите, господин мэр!
– На солнышке грелись, да?
– Вы отдыхали недалеко от Боки [98] ? Мой дядя там живет.
– Я бы тоже не прочь съездить в отпуск!
«Неужели я был таким бледным?» – изумлялся Кевин, занимая свое место в центре длинного стола перед аудиторией, между членами городского совета Дифацио и Эррерой. Или люди реагируют на нечто более глубокое, чем красноватый отлив его кожи, на произошедшую в нем внутреннюю перемену, которой они не могут найти объяснения?
В любом случае, Кевин был доволен явкой, в разы превосходившей ту жалкую кучку, что присутствовала на декабрьском собрании. Тогда всего-то набралось человек двенадцать – традиционные завсегдатаи, в основном прижимистые старики, возражавшие против любых бюджетных расходов – федеральных, на уровне штата, местных, – за исключением трат на программы соцобеспечения и здравоохранения, от которых они находились в прямой зависимости. Из присутствовавших только одному человеку было меньше сорока – репортеру «Вестника». Им оказалась симпатичная девушка, только-только окончившая университет. На протяжении всего заседания она постоянно кивала головой, что-то печатая на своем лэптопе.
Ровно в семь Кевин стукнул молоточком, объявляя собрание открытым. Он не стал оттягивать начало на традиционные пять минут, ожидая, когда рассядутся опоздавшие. Решил, что хотя бы раз будет точно придерживаться регламента, оперативно рассмотрит все вопросы повестки дня и свернет собрание ближе к девяти. Он обещал Норе, что будет у нее примерно в это время, и не хотел, чтобы она ждала.
– Добро пожаловать, – начал он. – Рад видеть вас всех здесь, тем более в такой холодный зимний вечер. Как многим из вас известно, я – мэр Гарви, а симпатичные ребята, что сидят по обе стороны от меня, – члены вашего городского совета.
Зал вяло похлопал из вежливости. Потом поднялся член совета Дифацио и начал зачитывать клятву верности, которую зал торопливо и смущенно бормотал вслед за ним. Кевин попросил всех стоя почтить молчанием память Теда Фигероа, недавно скончавшегося деверя члена совета Карни и выдающегося деятеля в области развития молодежного спорта в Мейплтоне.
– Многие из нас знали Теда как прославленного тренера и организатора программы «Баскетбол субботним утром», которую он возглавлял на протяжении двух десятилетий, еще долго после того, как выросли его собственные дети. Он был преданный своему делу, благородный человек, и, говоря, что нам всем его будет не хватать, я знаю, что заявляю это от лица всех здесь присутствующих.
Кевин опустил голову и стал медленно считать до десяти, исполняя ритуал минуты молчания по всем правилам, которые ему однажды объяснили. Сам Кевин не особо жаловал Теда Фигероа – он был тот еще говнюк, стремился прослыть лучшим тренером и потому забирал в свои команды самых лучших игроков и почти всегда выигрывал чемпионаты, – но сейчас было не время и не место давать покойнику справедливую характеристику.
– Итак, – произнес он, когда все сели. – Первым пунктом на повестке дня – одобрение протокола декабрьского собрания. Какие будут предложения?
Член совета Рейно предложил одобрить протокол. Член совета Чэнь его поддержала.
– Все «за»? – спросил Кевин. Зал проголосовал единодушно. – Предложение принято большинством голосов.
* * *
В молодости, в короткий промежуток вольной жизни между ее первым поцелуем и помолвкой с Дугом, Нора уверовала в то, что она классная девчонка, подарок для любого парня. На ее нынешнем этапе, когда половина жизни уже была прожита, а юность осталась в другом мире, ей было трудно вспомнить, на чем основывалась та ее вера. Возможно, она прочитала в «Гламуре» статью «Десять обязательных навыков идеальной спутницы жизни» и поняла, что она обладает восемью из них. Или, быть может, оценила себя по критериям «Теста для идеальной спутницы жизни», помещенного в «Elle», и набрала наибольшее количество баллов, угодив в категорию «Ты лучшая!». Как бы то ни было, высокая самооценка глубоко укоренилась в ее сознании, и ей просто в голову не приходило, что может быть иначе. В конце концов, Нора была симпатична, умна, джинсы сидели на ней превосходно, прекрасные прямые волосы сияли. Естественно, она была лучше многих девушек. Лучше во всем.
Она настолько была убеждена в собственном превосходстве, что однажды даже заявила об этом вслух – во время унизительной ссоры со своим парнем, положившей конец их отношениям. Брайан, харизматичный юноша, учился на философском факультете. От постоянного сидения в библиотеке он имел нездоровый цвет лица, не отличался спортивным телосложением – по примеру европейцев, он презирал физические нагрузки, – однако недостатки своей внешности компенсировал интеллектом. Его и Нору связывали серьезные отношения почти весь второй курс – они называли себя «лучшими друзьями и родственными душами», – а потом Брайан решил, по возвращении с весенних каникул, что им пора «встречаться с другими людьми».