– Предупреждаю, у женишка твоего сестричка есть. Куколка. Сахарок, а не девочка. Ножечки тоненькие. Глазки, как фары, сияют. Красивенькая, как раз на мой вкус. Токо тощая. Худ-д-дожница!.. И мальчик у ней. Бродят за ручку, дебилы. То в крепости, то у паромщика на речке. Женя его зовут, пацанчика этого. На пианине лабает в этой своей школе искусств. По вечерам к училке ходит на улицу Гоголя. Десять пальчиков у него, у этого прынца. Десять. – Бустилат растопырил свою пятерню, дергая пальцами. – По́няла? Так что давай тетрадку, не жмись!
– Да пошел ты!
Маша повернулась, потрепала собаку по вздыбившемуся загривку, чтобы успокоить, и они пошли из парка по направлению к дому. Вслед им раздался оглушительный вызывающий свист.
– Ты, с-с-сука! Ты че, еще не поняла, что ли? Да я тебя…
Бустилат обошел машину, придерживая дверцу, и решительно двинулся вперед, засовывая при этом руку в карман.
Луна вырвалась из легко придерживавшей ее за ошейник Машиной руки и в мгновение одолела расстояние между парковыми воротами и автомобилем. Она неслась на Бустилата, по-волчьи мощно, стремительно и ритмично набирая скорость, превратившись в стрелу, пущенную из лука. Ее светлые голубые, всегда ласковые глаза в черной оправе, загорелись хищным охотничьим огнем. Еще секунда – и она должна была вцепиться в его руку. В эту опасную чужую, вытянутую вперед руку, чужеродную и дурно пахнущую, в эту руку, угрожавшую ее верному другу, ее сестре, ее ребенку, ее жизни, ее «айлавю, Махе». Легко оттолкнувшись в прыжке, она сгруппировалась как тугая пружина и пихнула Бустилата в грудь, свалив его на землю. Раздался приглушенный хлопок. Луша горестно, почти по-человечьи вскрикнула и рухнула на траву.
– Лушка… – выдохнула Маша, потом не смогла вдохнуть и оглушительно заорала: – Лууушкаааааа!
Белая «семерка» с тонированными стеклами на максимальной скорости подъехала к воротам парка, на секунду остановилась так, что из-за нее растерянная, оглушенная бедой и ужасом Машка не видела Лушу.
Из машины вытянулась рука, кто-то крепко обхватил Машу и втащил ее на переднее сиденье. Машина рванула с места и тут же скрылась за поворотом.
Бустилат, матерясь и чертыхаясь, поднялся, посмотрел вслед белой «семерке», переступил через лежащую в траве собаку, сплюнул сквозь зубы, сел в джип и уехал.
– Три дня! Как можно ждать три дня? – рыдала Леночка, Машкина мама.
Олег мерил шагами квартиру, срывал трубку телефона, проверить, работает или нет. Потом опять ходил. Игнат, Ася и Сашка прибежали к ним в дом, как только узнали о похищении Маши. Кто-то из знакомых видел, что ее увезла какая-то машина.
– Они даже никого не прислали в парк! Они даже не оградили место. Они сказали… Они сказали, что начнут искать через три дня. Такая про… – Леночка не могла говорить, она вздрагивала, всхлипывала, раскачивалась всем телом. – Такая процедура. Им что, мало улик? А Луна?! Луна – не улика?! Они ска… Они сказали, чтобы… чтобы сидеть дома, а вдруг кто-то позвонит… Выкуп… по… потребует.
Ася плакала вместе с Леной, Игнат сидел, уставившись в пол, бледный, но собранный. Сашка водил желваками, водил ладонями по коленям, ерзал на стуле.
Когда эти трое вышли из Машкиного дома и остановились под Машиной сливой, Игнат зло и вопросительно вперился Сашке в лицо.
– Идем к нему. Ко всем чертям Аргидаву с ее секретами. Надо спасать Машу. Ася, беги к Мэхилю, кузнецу Мэхилю, что у Турецкого моста живет. Найди Макрину, девочку Макрину, его дочь, он ее еще Гобнэтой зовет. Забери у нее тетрадь. Объясни знаками – нарисуй, в конце концов, девочка глухая.
– Нет! Вернись! – крикнул Асе вслед Сашка и повернулся к Игнату. – Ее нельзя отпускать одну. Я не знаю, где сейчас Бустилат.
– Какой Бустилат?
– Да охранник дядькин. Вчера он получил от него какое-то задание. Но я не услышал какое. Идем с нами, Ася. Выставим дядьке тетрадь на продажу пока чисто теоретически. Будем торговаться.
– Что ты несешь?! Какое торговаться? – Игнат чуть не задохнулся от возмущения. – Да вы со своим ублюдком дядькой одним миром мазаны! К черту тетрадь эту!..
– Где девочка, Мэхиль? Что говорят твои птицы? – Елисеевна пришла к крестнице не одна. Вместе с ней приехали Леночка и Олег. Машкин отец не пошел внутрь, он то выбирался из машины, то садился назад, оглушительно хлопая дверью, то опять выходил, гремя дверью, и опирался, почти ложился на машину, то бродил вокруг и лупил кулаком в стену дома.
Мэхиль усадил Леночку спиной к окну и прозрачными своими медовыми прекрасными глазами уставился сквозь нее в окно на дерево, на дедовское колдовское дерево во дворе. Долго молчал. Сидел неподвижно. Облегченно вздохнул.
– Завтра… – произнес и затих. – Завтра придет твоя девочка. Вечером. Хорошая у тебя девочка. Иди домой и отдохни, поспи. Завтра придет. Целая и невредимая. Не бойся.
– Но… – умоляюще потянулась к Мэхилю Леночка.
Макрина кинулась к ней, обняла и стала гладить по щеке, приговаривая:
– Нет-нет-нет…
А когда Леночка вышла на порог, откуда-то с заднего двора, прочистив горлышко, откашлявшись, вдруг в первый раз в своей жизни прокукарекал юный петушок-подросток, застыдился сам своей смелости, что-то еще проквакал в конце своей песни и замолк. Мэхиль покивал и улыбнулся Чарне. Та повела бровью и нежно провела рукой по его плечу:
– Все будет хорошо, да?
Елисеевна проводила Лену к машине. Глядела им вслед и видела, что эти двое – смертельно усталые молодые еще люди, – уезжая, смотрели тоскливо перед собой, хотели верить, но, скорей всего, не верили.
…Когда ее кто-то схватил и стал заталкивать в машину, Маша закричала, принялась отбиваться ногами и вдруг обнаружила, что за рулем сидит Варерик.
– Ты?! – вопила Маша. – Останови машину, сволочь! Останови!
Она принялась дергать ручку двери, готовая выскочить на ходу. Варерик одной рукой крепко прижал ее к спинке сиденья, а второй держал руль. Машина ехала на предельной для «семерки» скорости. Маша кричала, вырывалась, и он влепил ей пощечину:
– Заткнись, дура!
Машка разревелась. Лушу застрелили. А еще этот уголовник Варерик. Ее саму сейчас убьют. Из-за ее любопытства. Из-за старой тетрадки. А она даже не знает, где этот злополучный дневник отца Васыля, куда унесла его девочка Макрина в своей корзинке.
– Маша, выслушай внимательно.
Маша всхлипывала, глядя перед собой, и, казалось, не слышала ничего.
– Маша, послушай, если бы я сейчас тебя не увез, тебя бы выкрали другие люди. Как и планировалось.
Маша подняла глаза на Варерика.
– Им нужна семнадцатая тетрадка, Маша.
– Я не знаю, где тетрадь. Нас с Игнатом Корнеев – хам! – выгнал из кабинета. А церковь опечатали.