И вот она перед шкафом с одеждой и пытается решить сложную задачу: «быть в белом» – как предписывает дресс-код в приглашении на мероприятие. Последние недели Софи носила исключительно черное, и вот теперь одеваться во все белое – это отдавало каким-то маскарадом. Она вздохнула и взяла из шкафа белые льняные брюки и белую блузку с узкими бретельками.
Стоял душный поздний летний вечер. Облака ушли и унесли с собой собиравшийся дождь и прохладу. Когда Софи и Пауль появились на вилле Альфреда, праздник уже шел полным ходом. Сад огромный, заросший, кругом деревья, кустарники, возникало ощущение, будто все происходит на поляне в лесу. В ветвях мерцали бесчисленные фонарики и гирлянды, и от этого и сад, и бродившие повсюду люди казались ненастоящими. Сидячих мест не было, если не считать садовых качелей в укромном углу, на которых самозабвенно тискали друг друга два молодых человека. Под большим каштаном, увешанным фонарями, как спелыми фруктами, была устроена импровизированная танцплощадка, рядом с которой возвышалась маленькая сцена для приглашенной группы, которая должна была петь вживую и которой пока нигде не было видно. Из колонок лилась тихая музыка, заглушаемая говором гостей, который висел над поляной, как мягкое жужжание роя шмелей. Время от времени толпа расступалась, давая проход официантам, которые с кухни виллы выносили на подносах напитки и закуски и предлагали гостям в саду. Следуя дресс-коду, официанты были тоже все в белом, и их было бы трудно отличить от гостей, если бы не стилизованные оленьи рога на их головах.
Софи решила уступить просьбам Пауля и расслабиться, насколько это вообще было возможно в ее ситуации. Она выпила коктейль, потом еще один и еще. Съела несколько тарталеток. Поздравила своего галериста. Взяла еще один бокал.
Наконец Альфред поднялся на маленькую сцену, произнес короткую речь, в которой поблагодарил гостей, объявил о начале танцев, пригласил на сцену группу и сказал, что первая песня сегодняшнего вечера посвящается его жене. Софи улыбнулась, когда Альфред и его жена, которая единственная сегодня была не в белом, а в ярко-красном платье, обменялись воздушными поцелуями. Но улыбка замерла на губах, когда четверо музыкантов наконец заиграли и послышались первые такты песни Beatles «All you need is love». Мир рухнул, разверзлась бездна, и эта бездна поглотила Софи, поглотила всю, без остатка.
17
Мелодия все еще звучит в голове, когда я возвращаюсь в столовую. Сажусь, полная решимости больше не терять самообладания.
Ленцен по-прежнему – само участие.
– Вы так бледны, – говорит он. – Может, вам нужно отдохнуть? Давайте сделаем паузу, у меня много времени, я готов подстроиться под вас.
Если бы я не знала, что передо мной – матерый волк, то вполне могла бы принять участие в его голосе за чистую монету.
– В этом нет необходимости, – холодно отвечаю я. – Давайте продолжим.
Но внутренне – вся в работе. Пытаюсь вспомнить все, чему учил меня доктор Кристенсен. Но потрясение слишком велико – голову будто вымели начисто.
– Ну, хорошо, – говорит Ленцен. – Как вы работаете? Вы любите писать?
Смотрю ему в глаза. И механически отвечаю:
– Очень люблю.
Мою сестру звали Анна.
– То есть, вы не из тех авторов, кому приходится вымучивать каждую фразу?
В детстве я завидовала, что ее имя одинаково читается и с начала и с конца, а она этим очень гордилась.
– Совсем даже не из тех. Писательство для меня – как чистить зубы или принимать душ по утрам. Можно сказать, это часть ежедневной гигиены. Когда не пишу, чувствую, что все поры моего организма забиты.
Анна испытывала отвращение к крови.
– Когда вы работаете?
Когда в детстве я разбивала коленку, то просто не обращала на это внимания, а если резала до крови палец, то засовывала в рот и радовалась металлическому вкусу и тому, что знаю, каково железо на вкус. Когда Анна разбивала коленку или резала до крови палец, она кричала и визжала, а я говорила ей: «Не будь девчонкой!»
– Лучше всего с самого раннего утра. Когда голова свежая и не замусорена новостями, телефонными звонками и всем остальным, что в течение дня я вижу, читаю, слышу.
– А как, собственно, происходит сам процесс письма?
Моя сестра Анна погибла от семи ножевых ран.
– Дисциплинированно. Сажусь за письменный стол, раскладываю записи, открываю ноутбук и пишу.
– Звучит очень просто.
– Иногда так и есть.
– А когда не так?
В человеческом организме от 4,5 до 6 литров крови.
Пожимаю плечами.
– Вы пишете каждый день?
В организме женщины такой комплекции, как у моей сестры, около пяти литров крови. При тридцатипроцентной и выше потере крови организм впадает в шоковое состояние. Кровообращение замедляется. В целях того, чтобы уменьшить скорость истечения крови из раны и замедлить процессы энергообмена и обмена веществ в организме.
– Практически каждый. Бывают, естественно, периоды после окончания очередной книги, когда я ищу новую идею, собираю материал, готовлюсь к новой книге.
– Как вы решаете, о чем и какой будет новая книга?
Последнее, что видела Анна в жизни, был ее убийца.
– Интуиция.
– То есть, издательство дает вам полный карт-бланш?
Перед тем, как получить права, я окончила курсы оказания первой помощи.
– Более или менее.
– Насколько ваши персонажи списаны с вас самой?
Я пошла на них только для того, чтобы иметь возможность флиртовать с инструктором.
– Это не совсем рациональный процесс. Я не сажусь и не размышляю: эта героиня будет на тридцать процентов чувствовать как я, а той я отдам свои детские воспоминания. Но, естественно, так или иначе во всех моих персонажах есть немножко от Линды.
– Как долго вы работаете над романом?
И врачи со «скорой», и полицейские в один голос утверждали, что, когда я вошла в квартиру, Анна была уже мертва.
– Полгода.
– Не очень долго.
– Согласна, не очень.
А я до сих пор в этом не уверена.
– Что подтолкнуло вас к этой последней книге?
Возможно, последнее, что у видела Анна в своей жизни, была ее беспомощная и бесполезная сестра.
Не отвечаю. Беру новую бутылочку с водой, открываю, руки трясутся, делаю глоток. Ленцен внимательно следит за всеми моими действиями.
– А чем, собственно, вы болеете? – спрашивает он, наливая себе в стакан воды.
Лукавый волк. Делает вид, что просто случайно решил уточнить то, что всем давно известно. Хотя и он, и я прекрасно знаем, что я никогда не делала публичных заявлений о своей болезни.