Пару слов по поводу одиночества. В Мюнхене я знал одного очаровательного молодого человека, который вырос в небогатой семье, но уже в юности стал много зарабатывать, подписав контракт с главной футбольной командой города. Однако ему совершенно не хотелось заводить новых друзей. Но когда теперь он гулял по городу с давними приятелями, было видно, что их отношения изменились. Он постоянно расплачивался за всех, отчего друзья стали чувствовать себя неловко. Появились новые знакомые, которым нравилось развлекаться за чужой счет. Постепенно встречи со старыми друзьями сошли на нет, потом он избавился от свиты нахлебников, и теперь его можно увидеть лишь среди людей, которые получают примерно столько же, сколько он. Только в их обществе он может быть уверен, что его не используют. Круг его знакомых стал намного однообразнее и скучнее.
Особенно неприятной стороной богатства является то, что богатые всегда хотят, чтобы их любили не ради денег. Им невдомек, что любить «ради денег» нельзя. Можно любить, не обращая внимания на деньги, потому что богатство делает людей претенциозными и придирчивыми, капризными и закомплексованными. Этому феномену посвящено множество книг, тысячи театральных пьес и фильмов. Ведь богатые женихи и невесты больше всего боятся свадьбы по расчету. И чем сильнее эти опасения, тем вероятней, что они осуществятся, принцессу Монако Каролину постоянно предостерегали от замужества с красавцем, который польстится на ее деньги. В результате она вышла за Филиппа Жуно, который был воплощением всего, что так не нравилось родителям. Есть даже такой анекдот. Две нью-йоркские даны встречаются после долгой разлуки. У одной на пальце красуется огромный брильянт. «Ах, какой он чудесный», — восхищается другая. «Да, — говорит первая, — жаль только, что над ним тяготеет проклятие Платни-ка». — «Какое такое проклятие Платника?» — «Мистер Платник».
Абсолютное большинство богачей — разумеется, за исключением моих друзей-миллионеров — просто невыносимы. По-человечески с ними можно общаться, только если им богатство досталось по наследству. В таком случае они или стараются помогать другим, или притворяются, будто у них нет денег, что, наверно, весьма непросто.
В Гштаде я однажды попал в компанию молодых людей, детей очень состоятельных родителей. Гштад — это небольшая деревенька в Бернских Альпах, куда временами съезжается столько богачей, что тихие улочки вмещают в себя больше денег, чем все страны—кандидаты на вступление в ЕС, вместе взятые.
Бернские горцы, слывущие мрачноватым народом, относились к заполонившим их родные места миллиардерам как к корове, дающей большой удой: недоверчиво и удивленно. А тинейджерам, чьи фамилии значатся в списках Доу-Джонса, в такой глуши было явно неуютно. Приехав сюда, они сделали большое одолжение родителям. Ни внешностью, ни манерами они старались не показывать своего богатства. Ходили в затасканных джинсах, какие можно увидеть по MTV на братве из гетто, слушали «Эминем» и «Стрите», болтали только о том, как им нравится «нормальная жизнь». Один из них говорил, что уехал из отцовского дома на авеню Фох и перебрался в квартиру на окраине Парижа, откуда каждый день добирается до школы на метро. Другой уверял, что отец дает ему очень мало денег. Этот мальчик, когда ему надоело, что фамилию отца все время переспрашивают («Делл? Случайно, не ваша семья владеет «Делл Компьютере?»), сменил ее на девичью фамилию матери. Третий был отчаянным антиглобалистом. На каникулах он всегда ездил на встречи «Большой восьмерки» и тому подобные мероприятия. С необыкновенной гордостью он рассказывал о том, как «тогда в Давосе» был сорван Всемирный экономический форум.
То, что наследство может и навредить, доказывает случай одного моего знакомого. Его отец, предприниматель-миллионер, всегда мечтал, что сын пойдет по его стопам: закончит тот же университет и в один прекрасный день займет его место во главе предприятия. А сын, как часто бывает в подобных случаях, совсем не разделял взглядов отца. Он хотел стать художником. Отец пригрозил урезать или совсем прекратить ежемесячные выплаты, но, разумеется, до сих пор не сделал ни того, ни другого. Подобное положение стало настоящей катастрофой для молодого человека, имя которого я не хочу называть из дружеских чувств. Сегодня он работает в своей мастерской на севере Лондона, рисует одну картину за другой, но вряд ли когда-нибудь станет знаменитым, потому что в отличие от коллег из соседних мастерских у него всегда найдутся деньги, чтобы оплатить аренду. Талантом он, может, даже превосходит своих нищенствующих собратьев, однако ему, естественно, не хватает стимула добиваться большего. Именно такие случаи имел в виду Жан Поль, когда говорил, что «под золотыми горами и трона и наверняка погребен не один гигант духа».
Много лет наблюдая за сверхбогатыми людьми, я заметил интересный феномен: богачи, обладающие чувством такта, с юных лет пытаются вести себя как можно проще и чем они богаче, тем больше им нравится имитировать «нормальную» жизнь. Чем просторнее их загородные дворцы, тем привлекательнее для них маленькая городская квартира со всеми удобствами. Роскошью считается не сидеть за накрытым другими столом, а пойти на рынок (или лучше — в супермаркет) и, вернувшись домой с туго набитыми пластиковыми пакетами, самому приготовить еду и вымыть посуду.
Точно так же читатели глянцевых журналов пытаются подражать привычке богатых проводить летний отпуск на яхте. Яхта — это походная жизнь для состоятельных людей. Они спят вдвоем или втроем в тесной каютке и кое-как умываются в ванной комнатке, которую ванной-то и не назовешь. Им нравится ходить целый день в футболке и вести простой образ жизни. А вышеупомянутые читатели журналов разглядывают фотографии греющихся на солнышке богачей и воображают себе всякую всячину. На самом деле богачи отчаянно пытаются подражать читателям тех же журналов — просто они не читают на солнце, жалея глаза.
Попытки богатых вести простой образ жизни можно воспринимать с улыбкой или называть декаденством. А ведь они немногим отличаются от попыток Отто Горожанина приобщиться к природе прогулками, походами и пикниками на открытом воздухе. Ведь походники тоже берут с собой палатку и прочие блага цивилизации, а люди, выбирающиеся на пикник, жарят купленные в магазине сосиски. Собираясь на прогулку, люди не ищут полного единения с природой, а надевают удобные ботинки и куртки. Подышав свежим воздухом, они хотят снова вернуться к родному очагу. Так что у всех нас, если говорить начистоту, стремление к «простой жизни» сводится лишь к символическим жестам.
Высокооплачиваемые менеджеры и медийные миллионеры, пресытившиеся путешествиями на Красное море и Маврикий, нашли для себя новый способ времяпрепровождения: они нанимаются пастухами на альпийские луга. Несколько швейцарских туристических агентств предлагают подобную работу и с трудом отбиваются от уймы желающих. Однако еще задолго до появления широкого интереса к «отпуску на крестьянском дворе» высшие слои общества любили отдыхать среди крестьян от ужасов цивилизации. В романе Толстого «Анна Каренина» есть замечательное место, которое может послужить тому иллюстрацией. Богатый помещик Левин, осматривая свое имение в пору сенокоса, решает сам пойти на луг с косой в руках. Работа доставляет ему такое удовольствие, что он хочет провести среди косцов несколько дней. Дальше приводится следующий диалог между Левиным и его братом Сергеем Ивановичем: