Слишком он стар для отца, и вид как у попрошайки. Слишком он стар, этот человек.
Стоило видению стать непереносимым, как его кто-то отстранил. Серия Мау обнаружила, что смотрит в подсвеченную витрину лавки. Ретроокно с ретротоварами. Товары с Земли: инвентарь фокусника, детские игрушки из пластмассы низкого качества и дешевой резины, сами по себе тривиальные, а теперь — подлинное сокровище для коллекционера. Мотки поддельной лакрицы. Сердечко на Валентинов день с диодной подсветкой. Обувь на толстой подошве и якобы рентгеновские очки. Темно-красная лакированная коробочка: брось в такую бильярдный шарик — и можешь с ним попрощаться, хотя, если встряхнуть, слышно, как он где-то там внутри колотится. Чашка с отражением лица на дне: лицо это не было ее собственным. Браслеты, усаженные по всей длине окружности полудрагоценными камнями, и цирковые наручники. Под ее взглядом в витрину медленно просунулась верхняя часть человеческого туловища: это был человек в черной шляпе фокусника и фраке. На сей раз шляпа сидела у него на голове. Он снял белые лайковые перчатки, которые теперь держал в той руке, где раньше — красивую трость из черного дерева. Улыбка его не изменилась: дружелюбная, но нескрываемо ироничная. Он слишком много знал. Медленным, размашистым жестом, точно поднося щедрый дар, он стянул с головы шляпу и просунул ее через витрину, будто намеревался вручить Серии Мау. Ей самого себя предлагает, сообразила она. В каком-то смысле он был тождествен этим объектам. Улыбка его не менялась. Он медленно водрузил шляпу обратно на голову, разогнулся, храня вежливое молчание, и пропал из виду.
— Ежедневно, — произнес голос, — жизнь тела обязана узурпировать и лишать наследства мечту. — И прибавил: — Ты так и не выросла, но это последнее, что тебе довелось повидать ребенком.
Серия Мау проснулась, ее затрясло.
Неостановимая дрожь сотрясала все ее тело до тех пор, пока математичка, сжалившись, не пропустила через соответствующие зоны протеомы бака сложную смесь искусственных белков.
— Слушай, — сказала она, — у нас тут проблема.
— Покажи, — ответила Серия Мау.
Снова появилась диаграмма.
В ее центре, если о нем вообще стоит говорить в четырехмерном представлении десятимерного пространства, линии вероятности так сблизились, что, казалось, затвердели, образовав инертный объект с очертаниями грецкого ореха, который больше не менялся. Серия Мау сперва подумала, что достигнут предел возможностей экстраполяции. Исходный сигнал, бесконечно самоусложнившись, коллапсировал в эту стохастическую скорлупу и стал еще более загадочным.
— Это бесполезно, — посетовала она.
— Так кажется, — спокойно ответила математичка. — Но если внести поправки на динаточный сдвиг и задать достаточно высокое значение N, то получим…
Внезапный скачок проявил скрытую в случайности закономерность. Сигнал упростился и раздвоился; более слабая его компонента, окрашенная глубоким фиолетовым цветом, быстро замигала, исчезая из виду и проявляясь снова.
— Что ты мне показываешь? — потребовала объяснения Серия Мау.
— Два корабля, — сказала математичка. — Непрерывный след представляет K-рабль. В фазовом резонансе с его математичкой находится какое-то тяжелое судно ужасников, скорее всего крейсер. Очевидное преимущество в том, что интерпретировать их сигнатуру невозможно, однако это лишь побочный эффект. Истинная трудность в том, что они пользуются K-раблем как навигационным инструментом. Я с таким еще не сталкивалась. Кто бы ни написал для них код, он мало чем уступает мне.
Серия Мау уставилась на экран.
— А что они делают? — шепнула она.
— О, да они за нами гонятся! — сообщила математичка.
Тиг Волдырь после адреналинового всплеска впал в заторможенную пассивность и не знал, что делать дальше, хотя старался не подавать виду. Эд Читаец, которому далекие голоса демонов все уши прожужжали, продолжал плестись за Волдырем, потому что не видел никакой альтернативы. Он проголодался и немного стыдился собственного вида. Сбежав от сестричек Крэй, они блуждали по кварталу на восток от Пирпойнт, пока не оказались на возвышенности, на углу Юлгрейв [18] и Димейн. Оттуда просматривался весь город до самых доков, разграфленный сеткой улиц, тускло подсвеченной на перекрестках. Волдырь в новом приливе уверенности распростер руки:
— В Крольчатник!
Перевалив через гребень холма, они вскоре затерялись в новом лабиринте света и тени, бесцельно бродя от улицы к улице под пробиравшим до костей ветром, пока не очутились там же, откуда начинали, — на Юлгрейв, чья темная, пронизанная эхом, абсолютно пустынная полоса уходила в кажущуюся бесконечной перспективу между складскими кварталами и сортировочными пунктами. Тут имело место происшествие настолько удивительное, что Читаец осознал его лишь много позже. Слишком поздно, как впоследствии выяснилось. В тот миг он сперва подумал, что быть такого не может. Потом поправил себя: «Может, но это значит, что я по-прежнему в баке».
— Я по-прежнему в баке? — произнес он вслух.
Ответа не было. «Возможно, — подумал он, — я — не я, а кто-то другой».
Метель продолжалась, но теплый воздух с Клинкер-Бэй, наполненный запахами буровых вышек и заводов, растопил ее, превратил в грязный мокрый снег, и в свете ртутных ламп тающие снежинки казались снопами искр от невидимой наковальни. В искрах проявилась идущая им навстречу маленькая толстушка восточной наружности в золотистом платье чёнсам, подвязанном у бедер. Походка у нее была раздражающе неустойчивая, точно она шла по грязи на высоких каблуках. Читаец то улавливал ее присутствие, то терял из виду. Он поморгал, провел рукой по лицу. Флешбэки, галлюцинации, кошмары твинка.
— Ты тоже ее видишь? — спросил он у Волдыря.
— Не знаю, — беспомощно ответил Волдырь.
Эд Читаец опустил взгляд на женщину. Та посмотрела на него. Лицо у нее было сильно неправильное. Под одним углом зрения оно могло показаться даже красивым, на специфический восточный манер: овальным, с высокими скулами. Потом она повернула голову, и Эд увидел ее под другим углом: ему померещилось, что лицо расплылось дымкой, а затем сгустилось снова, став желтым, морщинистым, дряхлым. Но это было то же самое лицо, сомнений нет. Оно все время меняло очертания, расплывалось и мерцало. Казалось молодым и старым одновременно. Эффект поразил его до глубины души.
— Как ты это делаешь? — прошептал Эд.
Не сводя глаз с женщины, он протянул руку к Волдырю.
— Дай мне пушку, — велел он.
— Зачем? — возразил Волдырь. — Она моя.
— Дай мне пушку, — вежливо повторил Эд.
Женщина извлекла маленький золотистый футлярчик, раскрыла его и вытащила овальную сигарету.