— Что я должна сделать? — позволив себе погрузиться в недолгую, но глубокую паузу, решительно произнесла Анника. Сощурившись, она спокойно созерцала неумолимо растущее багровое светило.
— Встретиться с самым страшным своим кошмаром и пережить его, — ангел снова подарил подопечной исполненный сочувствия взгляд.
— Чего мне бояться, если я не более чем тень, — с мрачной улыбкой Анника решительно направилась к наливающейся кровавой тьмой зловещей Луне.
— Помилуйте, шеф! — привычно жалобным тоном тянул Александр Евстигнеевич, отирая мокрым носовым платком снова и снова потеющий лоб. — Мы не можем ни в какой форме сотрудничать с Шалкаром! Это же верный конец! В конце концов, это же неформат нашей деятельности! Сверху однозначно не одобрят такого хода!
— Иногда, дорогой друг, — успокаивающе похлопал Амадео секретаря по опущенному плечу и грустно улыбнулся. — Надо идти на риск и ломать формат. Тем более, когда обстоятельства к тому благоволят. Нет ничего хуже омертвевшей формы. Она убивает суть. Вспомни, суть создает форму, а не наоборот!
— Да откуда вы знаете, к чему благоволят обстоятельства! — горестно всплеснул руками пожилой мужчина. — То ведь чистая иллюзия! Все может оказаться совсем не так, как кажется! Тем более после той ужасной истории с благотворительным концертом… Конечно, никаких прямых доказательств тому нет, но, чует мое сердце, что без злого промысла шалкаровской банды там не обошлось…
— Ну, полно, полно вам! — примиряюще вымолвил Амадео. — Никакая они не банда, а так… группа артистов.
— Артистов?! — брызгая желчной слюной, взорвался праведным негодованием Александр Евстигнеевич, пурпурно-красный от распирающего его негодования. — Ничего себе артисты! Невинные ангелочки под предводительством отпетого бандита! Да они там все одинаковы!
— Не судите всех по одному человеку, — спокойно парировал секретарский выпад продюсер, неспешно прохаживаясь по приемной и внимательно рассматривая окружающие стены. — Они ни в чем не виноваты. Живут своей судьбой, и не более того, — вздохнув, Амадео остановился и прошелся рассеянным взором по окружающему пространству. — Ремонт пора уже делать…
— Еще и ремонт туда же! — снова всплеснул руками Александр Евстигнеевич и суетливо забегал по периметру безмятежно разлегшегося посреди приемной ковра. — Впрочем, ремонтом тут ничего не испортишь — дальше портить некуда, — яростно выпалил секретарь, наткнувшись взглядом на изъеденный непонятно откуда взявшейся мышью ковровый край. — Попомните мои слова, шеф, — неожиданно решительно развернулся он к Амадео, внимательно изучавшего паутинную сетку морщин на потолке и набившуюся в них серую уличную пыль. — Добром все это не закончится!!!
— Это закончится так, как должно закончиться… — задумчиво изрек Амадео, не сводя глаз с покрытого следами нелинейного времени офисного потолка. — Добром или злом, но будет именно так, как надо. А не как мы хотим, — после полуминутной паузы спокойно добавил он, проигнорировав вызов оглушительного дверного хлопка. С пылающим от досады лицом Александр Евстигнеевич шел прочь от шефских владений.
— Я никак не могу преодолеть свой страх… — темные блестящие волосы, упавшие на опущенное лицо Меруерт, надежно скрывали его выражение от сторонних глаз.
— А ты не думай о нем, когда поешь! Не думай о себе! Думай о песне!
— Спасибо, Камилла… — еле слышно поблагодарила Меруерт сидевшую напротив нее волоокую мулатку. — Но как я могу не думать, если я боюсь… Смертельно боюсь…
— Ты просто не думай! Пой и все! Это же легко! — не унималась в снедавшем ее желании помочь экзотическая красавица. Меруерт тяжело вздохнула и спрятала лицо в вспотевших ладонях и, поняв невозможность спрятаться ни от себя, ни от мира, обреченно уронила руки на стол.
— Понимаешь, я и не думаю… Я просто живу им… Мне кажется, что я вся состою из страха…
— Ну, брось, деточка! — нарочито бодрым голосом произнесла Елена, поглаживая дрожащие девичьи пальцы. Почувствовав прикосновение, Меруерт задержала дыхание и осторожно убрала свою кисть из-под чуждого ей касания. — Это ж так банально! То, что ты переживаешь, называется страхом сцены, — не заметив исчезновения руки Меруерт и продолжая автоматически гладить казенную ресторанную скатерть, назидательно бубнила Елена. — Все певцы с ним сталкиваются на первых порах.
Перехватив полный ужаса взгляд мулатки, Елена дернулась и принялась нервно размешивать в чашке с остывшим кофе давно растворившийся в нем сахар.
— Знаете, мне кажется, я никогда не смогу преодолеть этот страх… — не придавая значения ничему, кроме собственных переживаний, вымолвила Меруерт, задумчиво глядя вглубь своей чашки.
— Ну да, если ты вся состоишь из страха, — раздраженная нелепостью Елены, неожиданно ляпнула Камилла и прикусила язык, напоровшись на укоризненный взгляд примы.
— Дорогуша, — вновь принявшись ласково наглаживать руку Меруерт, промурлыкала Елена. — Не надо отчаиваться. Скажи, — ее лицо приобрело выражение сердобольного исследователя. — А когда ты начинаешь петь, страх проходит?
— Да, проходит! — порывшись в доступных ей воспоминаниях, воскликнула девушка.
— Ну вот, видишь! — схватив руку Меруерт обеими руками и беззастенчиво тряся ее, торжествующе выпалила Елена. — Это просто страх сцены. Ты пой и все постепенно пройдет. Наверное, он у тебя возник из-за травмы, или потеря памяти тому виной. Привыкай к сцене, вспоминай ее, почаще старайся выступать.
— Вспоминать сцену…
— Ну, конечно! Ты же опытная певица! И запомни, деточка, — перейдя на полушепот, Елена завладела-таки взглядом Меруерт. Перегнувшись через столик, примадонна с доброй улыбкой произнесла, глядя в глаза озадаченно смотревшей на нее беспамятной певице. — Тебе надо раскрыть свой талант. И вовсе не твои амбиции нуждаются в этом, а чувство долга, с которым ты, надеюсь, живешь. И должна жить.
Распрямившись, Елена чрезвычайно серьезно, даже сурово вглядывалась в замершую перед ней девушку.
— Я понимаю тебя. Я в таком же положении, как ты, и горжусь этим, — словно делясь самым сокровенным, Елена вновь приблизила свое лицо к лицу Меруерт. Протянув руки, она бережно откинула с ее лба рассыпавшиеся по нему пряди волос. — Шалкар когда-то спас жизнь моего ребенка, а значит, и мою тоже. Он оказался самым человечным из всех известных мне людей, — печально улыбнувшись горьким воспоминаниям, Елена провела кончиками пальцев по щеке Меруерт, бережно стирая с ее тонкой кожи следы недавних слез. — Я знаю, он вкладывает душу во все, что делает. Он очень искренен во всем. И ты для него как дочь. Особенно после всего, что случилось с тобой.
Поймав в ладонь скатившуюся по щеке Меруерт слезу, она сжала ее в кулаке и, раскрыв его, показала девушке крохотное мокрое пятнышко, распластанное на ладони.
— Я обязана Шалкару всем. Он необычайно добрый человек. Я живу моей благодарностью и служением ему. И я уверена, про тебя можно сказать то же самое. Что чувствует твое сердце, Меруерт? Что, кроме страха?