– Поди сюда: ты их разглядишь, – поманил Йорк.
Солсбери прищурился сквозь дымку, различая вдали движение крохотных огоньков, которых становилось все больше.
– Сколько же их там? – задал Солсбери вопрос молодым, у которых глаза поострее, и самому Йорку.
– Считай сам, – желчно ответил Йорк. – Все те, которых ты не добил на пустоши, да еще войско короля в придачу.
В тот первый вечер, заслышав, какому числу врага его союзник дал уйти, он ударился в крик. Но Солсбери тогда смолчал, понимая, что все эти гневные слова от страха. Да, он действительно мог устроить охоту и забить растекшееся войско поборников королевы. Но и они могли, опомнившись, заново отстроиться и ударить так, что, глядишь, опрокинули бы его самого. Солсбери тогда решил действовать как задумано изначально: укрепить Ладлоу. Теперь сокрушаться о принятом решении не имело смысла.
Между тем линия огней вдали росла и росла. В предрассветном сумраке они мерцали несметной россыпью, расползаясь вширь вдоль всего горизонта. Оставалось лишь молча за этим наблюдать, что они вчетвером и делали в угрюмом молчании. Местность к востоку Йорк знал как никто другой и был, попросту говоря, ошеломлен. Рука машинально скребла затылок, а голова покачивалась.
– Может, это все же какая-то хитрость, – робко предположил он. – Выставили побольше факельщиков: смотрите, мол, как нас много. А на самом деле их меньше.
Говоря, он не верил ни единому своему слову. Промолчали и остальные. Истинное число королевского войска близ замка должно было определиться с солнцем.
– Ладлоу не брал никто и никогда, – помолчав, горделиво сказал Йорк. – Эти стены простоят еще века, надолго пережив нас – неважно, каких там сукновалов и огородников они выставили против нас.
За надвигающейся ратью постепенно наливалось светом чистое бледное небо. Йорк напрягся: среди людской массы различались темные силуэты пушечных стволов. Поняв, что не обманывается, хозяин замка свесился с башни, продолжая вглядываться (Солсбери для подстраховки уже хотел схватить его за руку, а то, не ровен час, сверзится вниз). К замку волокли четыре тяжелых серпентины, каждая из которых могла выстреливать чугунным ядром на целую милю. Против таких орудий могут не выдержать стены даже такой твердыни, как Ладлоу. Разрушения могут быть чудовищными.
– Они пришли нас смять, – выговорил Солсбери.
Чувствовалось, что Йорка эти слова злят, но предутренний свет окреп уже настолько, что размах армии короля представал взору воочию. Знамена знати в мягкой сероватой дымке были различимы еще слабо, но общая численность внушала просто оторопь: как минимум вдвое больше тех, кто собрался под стенами именем Йорка.
– Я вижу цвета Перси, – указал Эдуард. – Вон там лорд Грэй. Еще Эксетер. Бекингем. Слева Сомерсет, видите? А вон там знамя… никак Клиффорда?
– Оно, – мрачно согласился Йорк. – Безотцовщина вкупе с громадной сворой безродных псов. У меня такое впечатление. Бекингема мне надо было прикончить еще в Сент-Олбансе, когда он валялся с раскроенной надвое физиономией. Гляньте-ка на львиные вымпелы короля. И на лебедей королевы. Эта волчиха сейчас среди них, я уверен.
На расстоянии полумили королевская армия остановилась и задула в рога так, что встрепенется и мертвый, не говоря уж о каком-нибудь засоне среди йоркистов, не услышавшем стук и грохот приближения столь великой силы. С наступлением рассвета факелы загасили, а вперед выехали десятки рыцарей в доспехах и двинулись вдоль переднего ряда, держа на отлете струящиеся шелком знамена всех представленных в войске домов, с тремя королевскими львами – золото на красном – во главе. Этот показ должен был вызвать испуг и трепет. Воздействие, надо сказать, действительно было сильное: Йорку и Солсбери оставалось лишь в смятении взирать на это грозное могучее войско.
В переднем ряду хлопотала орудийная обслуга, водружая железные столпы стволов на громоздкие деревянные лафеты. При виде запаленных рядом с ними жаровен, а также людей, суетящихся с мешками зернистого черного пороха, Йорк до боли стиснул кулак. Вот вверх поднялись зыбкие струйки дыма. Те, кто стоял на бастионах, заслышали брошенный кем-то короткий приказ, вслед за которым трескуче грянул оглушительный раскат, а половину королевского войска заволокло клубами синеватого дыма.
Никаких железных ядер не вылетело. Дым и пламя были всего лишь предупреждением и демонстрацией мощи. Никто из увидевших все это не держал сомнения, что следующий залп будет рвать на куски людей и крушить стены замка. Тем не менее повтора не последовало. Вместо этого перед строем выехал герольд в сопровождении еще шестерых всадников. Из них двое трубили в рога, а остальные держали королевские знамена с хищно трепещущими языкастыми львами. Вся эта кавалькада подъехала к месторасположению людей Йорка, где герольд начал что-то с пафосом зачитывать. До смотровой площадки мало что доходило, хотя вся четверка напряженно вслушивалась. Йорк с кислым видом наблюдал, как закончивший речь герольд едет дальше и исчезает из виду, направляясь в замок. Внутрь его запустят для передачи послания хозяину Ладлоу.
Йорк повернулся к остальным, и взгляд его остановился на сыне, который в своих доспехах возвышался над остальными чуть ли не на голову. Под стать своим соратникам, Йорк был бледен, а уверенность в нем дала трещину. Он знал, что герольда сейчас проведут сюда наверх, а потому заговорил быстро, пока никто не мешает:
– Я не думал, что против меня выступит сам Генрих, и тем не менее это случилось. Как его на это сподобили, не знаю, но в прочности наших людей я не уверен, во всяком случае, теперь.
Мучение, которое здесь, наверху, испытывали предводители, сейчас терзало каждого солдата, стоящего внизу. Одно дело поднять оружие на кого-нибудь из лордов, особенно на тех, кого Йорк обвинил в измене и бессовестном помыкании королем и королевой. Но совсем иное – стоять против самого монарха Англии, вышедшего на поле брани. Вон сколько вымпелов его и знамен колышется по центру обширного строя.
– Половина из них крестьянские сыновья, – прервал тишину Эдуард. – Их можно обратить в бегство точно так же, как было на Блор-Хит. Давайте мы с Уориком возьмем наши две тысячи и ударим с фланга. Мы их сомнем, а остальные в это время навалятся на центр. Наши люди бывалые солдаты. Каждый из них стоит в бою двоих, а то и троих этих горе-вояк.
Еще не договорив, молодой граф Марч уловил отчаяние и в Солсбери, и в своем отце. В поисках поддержки он поглядел на Уорика, но и тот грустно покачал головой.
Солсбери покосился на верхние ступени, прибрасывая, нет ли уже кого на подходе: чего доброго, услышат.
– Отец у меня пережил много набегов на свои земли, – неожиданно предался он воспоминаниям. – И все от жадных до чужого добра шотландских лэрдов [12] . Отец мой, Ральф Невилл, человек был осторожный, но как-то раз оказался застигнут вне стен, да еще и в численном меньшинстве. Было ясно: если стоять и сражаться, можно потерять всё.