В отличие от всегда открытых распашных дверей обычного госпиталя, в больнице Принцессы Виктории дежурный отпирал каждую дверь ключом и, миновав ее, снова запирал. В конце коридора между стенами, выкрашенными в кремовый цвет и выложенными понизу бордовой и кремовой плиткой, располагалась широкая винтовая лестница. Наверху лестница выходила в другой коридор с кабинетами по обе стороны. В каждый кабинет вела тяжелая дубовая дверь. Эта часть больницы охранялась не так строго, хотя дежурный не отходил от Мейси ни на шаг. Остановившись перед кабинетом доктора Лоуренса, он постучал и открыл дверь только после того, как изнутри раздалось звучное «Входите!»
– Сэр, к вам посетительница, мисс Доббс.
– Да-да, пусть войдет. И вот что, я сам провожу ее, когда буду уходить.
– Хорошо, сэр, только ей нужно будет расписаться в журнале.
– Не волнуйтесь, мы зайдем в привратницкую.
Дежурный отступил в сторону, пропуская Мейси в кабинет, затем коснулся ребром ладони лба, словно отдавая честь, закрыл дверь со стороны коридора и удалился.
Мейси и доктор Лоуренс обменялись рукопожатием. Волосы доктора, по-прежнему уложенные на прямой пробор, теперь были седыми, а не иссиня-черными, какими Мейси их запомнила во времена работы в Клифтонской больнице. Усы стали длиннее; Мейси заметила, что доктор вощит кончики, и это придает ему слегка надменный вид, хотя такого недостатка, как высокомерие, за Лоуренсом не водилось. На нем были круглые очки в проволочной оправе. Темные круги под глазами и глубоко залегшие морщины свидетельствовали о хроническом недосыпании и о том, что его работа связана с постоянными волнениями и тревогами. Воротничок плотно облегал шею, галстук едва не упирался в кадык. Доктор все еще был в белом халате – только что вернулся с обхода, догадалась Мейси.
– Присаживайтесь, мисс Доббс. – Он указал на простой деревянный стул.
– Спасибо, что согласились встретиться со мной, доктор Лоуренс, да еще так срочно.
– Пустяки, буду рад помочь, если смогу. Вы были хорошей медсестрой, мисс Доббс. Я всегда считал, что вам вполне по плечу медицинское образование. В наши дни женщины завоевывают все больше областей, не правда ли? Нужда научит, как говорится, тем более война стольких барышень оставила без мужей. Определенно сейчас гораздо меньше медсестер заводят семью и оставляют работу, и все из-за того, что попросту не хватает мужчин!
Слегка улыбнувшись, он сел за стол напротив Мейси. От нее не укрылись две плоские обтрепанные подушки на сиденье его стула – очевидно, доктор принес их из дома, желая создать хоть какое-то удобство.
– Ну а вы чем занимались после возвращения в Кембридж?
Рассказывая о событиях своей жизни за последние двенадцать лет, Мейси разглядывала окружающую обстановку. Кабинет был чистым и опрятным, книги расставлены по полкам в соответствии с предметом, везде царило ощущение порядка. Именно это импонировало Мейси в характере доктора: чувство порядка. Доктор Лоуренс обязательно пересчитывал инструменты до и после каждой медицинской процедуры, отпустив пациента, всегда сразу, пока не забылось, делал соответствующие записи, притом четким и разборчивым почерком. Однако так было десять лет назад. Сейчас, пока Мейси говорила, он рассеянно подравнивал стопки бумаг и папок на столе, поправляя края и следя, чтобы расстояние от одной стопки до другой не превышало двух дюймов. Затем доктор протянул руку и выложил ровным рядком карандаши и ручки, после чего достал из кармана чистый носовой платок и принялся натирать им столешницу.
– …поэтому, когда доктор Бланш ушел на покой, я стала его преемницей и открыла свое дело. Сейчас я принимаю клиентов на Фицрой-сквер.
– Гм, впечатляет, мисс Доббс, весьма впечатляет. – Лоуренс поднял глаза, спрятал платок, извлек из жилетного кармана часы, посмотрел на время и убрал часы обратно. – Мы всегда очень неохотно отпускаем хороших медсестер. – Кашлянув, он перешел к сути: – Итак, чем могу служить? Вы упомянули, что дело не терпит отлагательства.
– Именно. К тому же все это строго конфиденциально.
– Разумеется. Не забывайте, в этих стенах мы привыкли не разглашать информацию.
Мейси вздохнула:
– Видите ли, речь не идет о консультации по конкретным вопросам, однако с вашей помощью я рассчитываю продвинуться в одном очень серьезном расследовании. Достаточно сказать, что я работаю по поручению Скотленд-Ярда, и дело действительно крайне деликатное.
– Продолжайте.
– Вы читали о человеке, который совершил самоубийство на Шарлотт-стрит в канун Рождества?
– Да, конечно. Скверный, скверный случай. Чудо, что он не забрал с собой на тот свет еще кого-нибудь. Правда, в газетах пишут о раненых.
– По счастью, ничего серьезного, хотя, как нам с вами известно, у свидетелей подобного зрелища на всю жизнь могут остаться неизгладимые впечатления.
Доктор Лоуренс кивнул, вновь поправляя папки с документами.
– Именно. Если я правильно понял, самоубийство связано с вашим текущим расследованием?
– По всей вероятности, да, хотя подтверждений этому пока нет. Полагаю, этот человек – бывший солдат. Я как раз шла по Шарлотт-стрит и, оказавшись довольно близко, сумела разглядеть – одна нога у него была покалечена и не сгибалась в колене, а другую он либо подогнул под себя, либо ее ампутировали. Лично я склоняюсь к версии об ампутации. По результатам осмотра останков мы проверим, так ли это. У меня не было возможности заговорить с ним – в противном случае я просто не сидела бы здесь сегодня, – однако я заметила специфические движения головы и рук, указывающие на посттравматический шок.
– И чем же могу помочь я?
– Доктор Лоуренс, в психиатрических больницах и госпиталях до сих пор содержится немало бывших солдат, не излечившихся от невроза военного времени, но еще больше их выписалось в последние годы. Некоторые отправляются на попечение родственников, некоторые переезжают в приюты. Наш самоубийца может быть из их числа.
Энтони Лоуренс вздохнул, потирая подбородок:
– Мисс Доббс, правда о том, каким образом в этой стране осуществляется реабилитация солдат с посттравматическим шоком, просто ужасает, а для детектива вроде вас, который пытается установить личность погибшего – это ведь сейчас и есть ваша главная задача? – может стать серьезным препятствием. – Он опять тяжело вздохнул, взял ручку и положил обратно на стол, убедившись, что письменные принадлежности располагаются параллельно друг другу. – Во время войны и по ее окончании диагноз «боевой посттравматический синдром» был поставлен примерно семидесяти пяти – восьмидесяти тысячам человек. Это те случаи, в которых подтверждение диагноза не составляло труда, и пострадавших демобилизовали или отправляли на лечение. – Доктор устремил на Мейси взор синевато-серых глаз, цветом напомнивших ей небо в студеный день. – По моей оценке – а за такие комментарии меня не погладят по головке, так что, пожалуйста, используйте их с осторожностью, – в действительности количество больных исчислялось не десятками, а сотнями тысяч. Я убежден, что нет ни одного мужчины, – взгляд доктора Лоуренса стал еще более пронзительным, – или женщины, кто вернулся бы из Фландрии, не подорвав душевное здоровье.