Женя помнил, как они медленно брели по дорожкам, потом остановились. По стволу сосны к Наташе спустились две худенькие серые белки. Несмотря на осень, они, видимо, были голодны. Наташа достала из сумки яблоко и спросила:
– Есть у вас нож?
Ножа не оказалось, и тогда она стала откусывать от яблока маленькие кусочки и давать белкам. Белки брали кусочки передними лапами. А Женя даже и не знал, что белки, оказывается, яблоки едят.
– Совсем как люди, – заметила Наташа. – Вот сейчас наедятся – и бежать.
И тут он серьезно и торжественно сказал сакраментальную фразу:
– Наталья Васильевна, я вас люблю.
Он говорил ей это уже раз в четвертый. А может, и в пятый. Удивительно, что на этот раз она не смутилась, не засмеялась. Просто сказала:
– Ну и хорошо, Женя!
Она опять взяла его под руку и повела через парк к своему дому. И он шел как чурбан, не в силах ни остановиться, ни сказать что-нибудь, ни даже просто посмотреть на нее. И с каждым ее шагом он знал, что, несмотря ни на какие слова, скоро эта прогулка закончится, Наталья Васильевна уйдет от него и будет принадлежать другому мужчине.
К чему и говорить, что с любой из девчонок он вел бы себя не так.
Действительно, у своего подъезда она улыбнулась ему и ушла. Назавтра Женя, набравшись решимости, вошел в ее кабинет с намерением во что бы то ни стало добиться объяснения, но она была уже совсем другая. Занятая, строгая, равнодушная. Он обиделся и ушел. И не приходил в лабораторию целый месяц. А потом его вызвали в военкомат и предложили на два года уйти в армию. Он, недолго думая, согласился, надеясь тогда, что все забудет – Наталью Васильевну, Москву, институт, всю эту чертову науку, – будет простым врачом, как все, станет пить спирт с офицерами, ездить на охоту и в конце концов женится на какой-нибудь девчонке… Женя захотел быть как все. Без романтических бредней, без стремления к совершенству. Но у него это не получилось. Он еще не знал, что нельзя изменить натуру. В чем-то он, видимо, был похож на Наталью Васильевну.
Если бы он мог теперь вернуть все назад… Она была права. Она всегда оказывалась права. Он потерял в армии целых два года. Ему, дураку, надо было не уезжать, а принять ее предложение и оставаться рядом с ней. Он оказался бы ближе к реализации своего научного проекта на целых два года. Женя и сейчас чувствовал, что он где-то рядом с отгадкой. С той самой догадкой, которая могла бы приблизить его к Наташе и ему самому сделать имя. Наблюдая ее больных, он видел – у нее получались очень интересные результаты. Но, как он понял, она тоже двигалась в своих исследованиях интуитивно, не знала, каким будет следующий шаг, на что она может рассчитывать дальше. Он понимал, что пока она никому не докладывала о своих разработках. Ничего не афишировала, действовала на свой страх и риск. Больных отбирала только тех, кто соглашался рискнуть, кому нечего было терять. Женя понял, что и в работе она оказалась одинока. То, что было отработано, уже не вызывало у него интереса ученого, приносило только деньги. Теперь Савенко понимал, что именно он, преданный бесконечно, мог бы принести ей настоящую пользу. Но как, к сожалению, много стерлось из памяти, пока он болтался в армии. И теперь он сидел перед грудой бумаг, надеясь что отыщет, раскопает некую закономерность, которая окажется счастливой – для него, для больных и для Натальи Васильевны.
«Она сейчас, наверное, танцует на банкете», – подумал он. Женя в который раз стал просматривать таблицы с результатами лечения больных и на одном из листков бумаги машинально написал:
«Будьте счастливы!»
И, даже не обратив на это внимания, снова погрузился в работу, теперь уже с одной-единственной мыслью: он должен бороться. За нее, за себя, за ее больных.
Алексей есть не хотел, но, чтобы поддержать Наташу, тоже выбрал креветки.
Ресторан потихоньку заполнялся людьми. Фомину захотелось отгородиться от зала. На специальном столике в углу стояла огромная серо-желтая ваза с какими-то странными ветками, засушенными бутонами цветов, пучками синей травы и бог знает с чем еще. Он пододвинул столик к себе, и они оказались под сенью фантастического сада, скрытые от посторонних глаз толстыми боками керамической вазы.
Принесли креветки, и Алексей заметил, что Наташа посмотрела на них с удовольствием.
– Любишь креветки? – ласково спросил он.
– Моя слабость, – смущенно улыбнулась она и сбрызнула розоватые комочки лимонным соком. Когда Наташа открыла рот, он увидел нежный кончик ее языка. Почему-то Алексея это ужасно возбудило.
– Проголодалась?
– Ужасно!
Она стала есть, аккуратно, но быстро орудуя вилкой. Он подумал, что его жена никогда бы так не сделала. В ресторанах она всегда держалась надменно, изображая из себя светскую даму. А Наташа, это сразу было видно, никого из себя не строила, ни на кого не смотрела. В этом, собственно, и заключалось обаяние общения с ней, что, находясь с собеседником, она будто существовала только для него. Он очистил свою креветку и, улыбаясь, протянул Наталье на вилке. Случайно или нет она коснулась языком его пальца? Алексею показалось, что по всему его телу пошел ток.
«Вот глупость! – подумал он. – Жил без нее столько лет, почти не вспоминал, а теперь вот случайно встретились, и я ее снова хочу, как тогда, когда они поехали сплавляться на лодке вниз по реке и он почувствовал на своих ногах ее узкие прохладные ступни».
Он вспомнил свои романы. Все его девушки (не напрасно Алена ревновала) у него работали. Все были хорошенькие и внешне разные, но все вместе как-то неуловимо друг на друга походили. Все быстро приелись. Кроме того, его постоянно раздражала опасность подхватить какую-нибудь болезнь. Все приключения закончились к десятому году его брака. Ни с кем не было ничего нового. Потом Алексей перестал находить особое удовольствие в сексе вообще. Жизнь его стала сложнее, нервотрепка усилилась, и секс для него стал всего лишь разрядкой.
Нельзя сказать, что Алена не старалась. Он ценил ее. Она покупала красивое белье, делала прически, обливалась духами. У нее имелось много достоинств. Она была хорошенькая, молодая, хозяйственная, но все-таки ему было с ней скучно. В последнее время, он четко это замечал, она возбуждала его механически, потому что знала – так надо для здоровья и прочной семейной жизни. Самому же ему стало больше нравиться смотреть на машины, чем на женщин. Он мог разглядывать автомобили часами. В каталогах, в салонах, на стоянках, на рынках, просто на улицах. Когда Фомин купил себе первую подержанную иномарку, он балдел от нее больше, чем от женщины! Потом он все время менял машины, а женщин менять перестал, так как уже не видел в этом смысла. И если бы Алена искусственно не возбуждала его, вероятно, у них и не было бы их стандартного секса раз в неделю. Но иногда Алена, взбешенная равнодушием мужа, выходила из себя и бросалась на него с кулаками.
– Чего же ты хочешь, ведь мы с тобой вместе уже шестнадцать лет. Так долго вместе вообще не живут! – отшучивался он, но, видя, как темнеют от гнева у нее глаза, быстро добавлял: – Ну, милая, ты ведь знаешь, что никакой другой женщины мне не надо.