— Оля хотела, чтобы дом растворялся в окружающем пейзаже, сливался с ним, — сказал он вслух, а девица замерла. Судя по растерянному выражению на лице, решила, что он спутал имена. — Оля — моя первая жена, — пояснил Рудовский.

— Вы в разводе? — Девица чуть напряглась.

— Я — вдовец, — кратко ответствовал он, и его передернуло от осознания, что он вдовец уже дважды. И быстро продолжил: — Оля попала в аварию в гололед, не справилась с управлением машины. Мы жили с ней в этом доме восемь лет. И полгода — с Алисой.

«Счастливейших полгода», — добавил он про себя.

— Расскажите, пожалуйста, про вашу жену. — Девица явно смущалась своей настойчивости. Она, похоже, ничего не поняла: он хотел говорить про Алису. Просто боялся захлебнуться словами и слезами, но если она настаивает…

— Не знаю, кто мог бы желать ей зла, — начал он с банальности. Но разве банальность не может быть правдива? — Какая-то нелепость. Очевидно, нас хотели обокрасть, вор сумел усыпить ее бдительность. Это несложно — Алиса доверчива, как ребенок. Доброжелательна к миру, хотя из очень проблемной семьи. В девяностых, когда она родилась, едва ли не нищенствовали. — Рудовский сглотнул. Голос дрожал, но не срывался — уже слава богу. — Родители были против того, чтобы она шла в театральный. Но Алиса настояла, и ее, конечно, сразу же взяли. Мы с Потемушкиным, режиссером, присмотрели ее, когда собрались снимать фильм по Тургеневу. Алисе тогда едва исполнилось девятнадцать. От нее нельзя было глаз отвести. Потом… — он вздохнул, — я брал ее на все проекты, которые снимал. В принципе, ей можно было ничего не делать в кадре, но она еще и отличная актриса. И жена… — Он вновь отвернулся к окну, поглядеть на тонкие березовые стволы под светлым июньским небом, выдохнул, сдержал рыдание. Дал себе полминуты, чтобы выровнять голос.

— Вы вот, наверное, думаете, какая избитая по нынешним временам история — юная девушка, муж, старше ее в два раза? — Он усмехнулся, глядя на девицу с Петровки. Она смотрела на него со спокойным вниманием. — А ведь у нас была настоящая любовь, и нежность, и понимание, когда и слов не нужно. Собирались сделать четверых детей — с Олей у меня детей не получилось. Сначала берегла фигуру, а потом… — Он махнул рукой. — А Алисе было наплевать на фигуру. Она хотела отказаться от проектов, которые ей предложили после «Вешних вод», — только бы больше времени проводить со мной. Я был против — не желал казаться Кощеем, чахнущим над своим сокровищем, стареющим ревнивцем… Да и к кому ревновать-то?

— Понимаю, — кивнула девица, будто и правда могла что-то понять. А потом, заглянув в свои записи, спросила: — Алиса ведь еще занималась благотворительностью?

— И как успевала? — Рудовский покачал головой. — Все гонорары свои перечисляла в этот фонд. Вечно бегала туда, что-то выбивала, играла с детьми в больницах…

Рудовский кивнул на фотографию, стоящую на журнальном столике: Алиса, в кружевном платье, обнимала скорчившегося в кресле ребенка. Маленькое сморщенное личико мальчика почти неприлично контрастировало с Алисиным. Он отвернулся. Убогий мальчонка с фотографии был жив, а его Алиса… Девица, слава богу, поняла, что пора откланяться. Встала, забрала сумку:

— Большое спасибо, что уделили мне время.

— Не за что. — Он тяжело поднялся с дивана и добавил, вновь банальное: — Это ваша работа.

Он прошел за ней в прихожую — через открытую дверь кухни был виден натюрморт кулинара: мясо, помидоры, кинза. Еще пару часов назад он хотел приготовить ужин, а сейчас жизнь его закончилась. Рудовский отвернулся, заставив себя смотреть на русую макушку оперативницы: стоит ли ей рассказать про Алисину записную книжку? И решил — не стоит. К убийству те непонятные цифры явно не имеют отношения, а тогда зачем? И он галантно открыл перед ней тяжелую входную дверь. Девица обернулась: брови нахмурены, смотрит с жалостью.

— Вы точно не хотите вызвать кого-нибудь из семьи, чтобы не оставаться одному?

Она так ничего и не поняла.

— Алиса была моей семьей, — сказал он, — и кого ни вызывай, все равно я один. Знаете, — он усмехнулся, — я эгоистично радовался, что она младше меня, потому что был уверен — Алиса меня похоронит, будет в последние дни держать за руку, и мне не придется жить без нее. Простите.

И, не выдержав, он захлопнул тяжелую дверь прямо перед ее носом.

Андрей

Андрей выслушал Машины речи о большой и чистой любви, посетившей продюсера Рудовского, сорока восьми лет, с некоторым недоверием. Но Маша была непреклонна: от Рудовского шла волна такого отчаяния, что хотелось как можно быстрее уйти из этого дома. Девушку было жаль, но еще жальче оказалось этого большого полуседого мужчину.

— Не знал, что ты так сентиментальна, — поддел ее он, но не сильно. Он сам был сентиментален, когда дело касалось Маши. — Значит, первый подозреваемый — муж — точно не замешан?

— Точно никто не знает, — философски заметила Маша, — но все-таки маловероятно.

— Любовник?

— Муж говорит, что нет, — пожала плечами Маша. И сама же кивнула, мол, знаю-знаю. — Но муж всегда узнает все последний.

— Вот-вот. — Андрей щелкнул ее по носу. — Давай-ка разделимся: я поеду в театр, а ты позвони… — Он глянул в записи: — В благотворительный фонд «Спаси жизнь».

— Хочешь подышать воздухом закулисья? — улыбнулась Маша. — Увидеть актрис в неглиже?

Но Андрей даже не счел нужным отвечать на безусловную провокацию: сгреб Машу в охапку, поцеловал строго так, по-товарищески, в губы (все-таки отлично, что она не красится) и пошел себе в Театр им. Чехова.

* * *

Воздух закулисья оказался пыльным, а вид закулисья — тоскливым. Театр, расположенный в одном из арбатских переулков, был явно на последнем издыхании: протертые старые кресла, клубки пыли по углам, рассохшийся паркет.

— Он ге-ни-аль-ный! — объявила ему администратор, дама лет пятидесяти, с объемной грудью, увешанной объемными же янтарными бусами. — Он выведет наш театр на новый уровень!

И она помахала в воздухе рукой в крупных серебряных кольцах с малахитом: то ли виртуальный дым сигарет разгоняла, то ли подозрения пришедшего оперативника насчет медленного умирания российской Мельпомены.

— У него уже две международные премии плюс «Золотая маска» и «Золотой Арлекин»! Знаете, он берет русскую классику, того же Островского, и выворачивает его наизнанку. Зрители выходят потрясенные, взбаламученные искусством…

На «взбаламученных» Андрей не выдержал:

— Значит, режиссер Саркелов пришел в ваш театр совсем недавно и сразу пригласил на главные женские роли Алису Канунникову?

— И тут вы не угадали! — Энтузиазму дамы не было предела. — У Алексея свое, авторское видение. Суть была в том, чтобы дать Алисочке выразиться в нетипичных для нее характерных ролях. Ведь что предлагают такой девушке? — И администратор лукаво улыбнулась.