Маша растерянно огляделась по сторонам. Андрея не было и, судя по восторженному поведению Раневской, мгновенно вырвавшегося на улицу справлять свои дела, пес оставался некормленым и невыгулянным со вчерашнего дня. Где он может быть? Маша поставила кастрюлю на огонь. Раз уж дома никто не ждет от нее разносолов, надо сварить себе хоть макарон. Есть после больницы хотелось зверски. Последний раз они созванивались перед ее отъездом, значит… Значит, Андрей поехал общаться с Надей Шварц, после чего внезапно исчез. Надин телефон — Маша быстро набрала номер — тоже не отвечал. Это и понятно. После смерти Веселова Шварц должна себя чувствовать загнанным зверем. А если это все-таки она? — подумала Маша. Возможность-то была, да и мотив придумать несложно. И сама же помотала головой, отгоняя здравую мысль. Здравую, но противоречащую ее абсолютной уверенности, что единственный человек, которого убила Надя, был ее несчастный отец. Это профессора и профессорский архив она хотела уничтожить. Значит, либо в общежитии, либо на пустой нынче даче шварцевскую дочку караулил убийца… Маша поднесла руку с вилкой, на которой покачивались спагетти, ко рту — и замерла. Андрей, очевидно, поначалу поехал в университетское общежитие, оставив дачу напоследок. О господи! Маша с грохотом отодвинула стул от стола, где так аппетитно исходили паром присыпанные горкой тертого сыра макароны, и выбежала с дачки. Что-то случилось! — стучало у нее в висках. Что-то случилось еще вчера, когда она в больнице делилась кровью с Калужкиным… Маша кубарем скатилась с крыльца, запрыгнула в машину, дрожащими пальцами вставила ключ зажигания. И вздрогнула от громкого лая: Раневская, возмущенный ее внезапным уходом, скакал вокруг машины. Маша сглотнула, перегнувшись через сиденье, открыла заднюю дверцу.
— Это исключительный случай, понял? — сказала она Раневской со всей Андреевой строгостью, и сердце ее сжалось.
Маша остановила машину на такой знакомой уже улице. Приказав Раневской сидеть смирно, захлопнула дверцу и приблизилась к воротам шварцевской дачи. Так и есть — приоткрыты. Она зашла в пустой двор, поднялась на крыльцо — скрипнула под ногой половица. Маша вздрогнула: надо бы позвонить Камышову. Позвать кого-то с пистолетом наперевес. Кого-то, кто лучше знает, как проводить активные разыскные мероприятия. Почему-то сейчас, когда дело касалось Андрея, она чувствовала свою полную беспомощность. И все-таки, толкнув дверь, оказалась на веранде — залитой дневным солнцем и очень уютной — если, конечно, стереть из памяти недавнее убийство хозяина дома.
— Надя? — крикнула она в обаятельную тишину, нарушаемую только стуком ходиков и пересвистом птиц за окном. — Андрей?
Нет ответа. Медленно, по нагретому солнцем полу, Маша пересекла веранду и оказалась на кухне светлого дерева, тоже — в идеальном порядке. Ходики висели здесь: тик-так, услышала она и вдруг вздрогнула от тихого скрежета: из окошечка высунулась на пружине кукушка. «Ку-ку, ку-ку, ку-ку!» — оглушительно пропела механическая птица, а Маша застыла. Кукушка спряталась, мягко захлопнулась расписная дверца. Маша выдохнула, нервно улыбнувшись себе же, и продолжила обход, вверх по лестнице и далее — на второй этаж. Комната Шварца, комната Нади — Маша приоткрыла дверцы шкафа: на первый взгляд ничего не пропало. Потом гостевая — самая веселая: одеяло с печворком в мелкий цветочек, чуть более крупный цветочек на ситцевых занавесках… Маша заглянула в ванную с туалетом, в кладовку — пусто. Никого. Ни Андрея, ни убийцы. Надо звонить ребятам: бить тревогу, искать уже организованно. Она сбежала по ступенькам вниз, пересекла сад, толкнула ворота. Раневская, с высунутым языком, ожидал ее, выставив морду из окна, что твоя старушка-сплетница. Маша улыбнулась, достала мобильный, чтобы набрать Камышова, и тут увидела ее. Чуть подальше, в тени роскошной липы, притулился старый пыльный «Форд». Из-за яркого солнца тень казалась еще гуще — вот почему Маша не заметила «Форд» по приезде. Машина Андрея. Машина Андрея без хозяина. Маша медленно опустила телефон.
Она позвонила ей сама. Усмехнувшись, Бронислава подумала, что это впервые, когда дочка Шварца набрала ее первая. И конечно, ей что-то понадобилось. Срочно.
— Почему я должна тебе помогать? — спросила Бронислава, думая, что та начнет говорить о не случившейся между ними дружбе.
Но Надя — умная все-таки стерва! — нашла правильную аргументацию:
— Потому что ты любила и уважала моего отца.
— Которого ты — убила! — подхватила Броня.
— Суд меня оправдал, — прошипела Надя. — А у нас в стране пока еще презумпция невиновности. Так ты поможешь или мне звонить кому-нибудь другому?
«Нет у тебя никого другого, — хотела сказать Броня. — Ты — хищная, холодная тварь. И, видно, тебя приперло, если ты решила опуститься до толстого синего чулка вроде меня».
— Ладно. Говори, что нужно привезти, — после паузы, которую Броня выдержала не без внутреннего торжества, сказала она.
— Фонарик, — начала диктовать Надя. — Спальный мешок. Термос. Еды какой-нибудь, не скоропортящейся: консервов, овощей, копченой колбасы, минеральной воды…
Список был длинным. Броня послушно кивала: и когда она изживет это в себе?
— Где ты? — спросила она, когда список закончился.
— Этого тебе пока знать не надо, — сказала Надя. — Встретимся около одиннадцати вечера, на станции метро. — И она назвала станцию.
— Как ловко у тебя получается всех использовать, — усмехнулась Броня. А Надя промолчала. — Я приду, — сказала Броня. — Постараюсь все принести.
И она постаралась: консервы у нее имелись. Дед, еще с послевоенных времен, привык закупать по парочке банок в месяц — чтобы были. Термос, фонарик, спальный мешок — все это тоже нашлось у нее на антресолях. Броня на секунду замерла, с усмешкой поглядев на результат своих сборов: она что, и правда собирается ей помогать? Этой гадине, убившей собственного отца? Убившей ЕЕ Шварца?
В кармане вновь завибрировал телефон — номер был ей незнаком, и она взяла трубку.
— Бронислава, — услышала она тихий голос, который сразу узнала.
— Где вы? — она медленно опустилась на диван.
— Не важно. — Голос звучал глухо, как из подземелья. — Я прошу тебя, не ищи Надю Шварц. Не надо.
— А я и не ищу. — Бронислава кинула взгляд туда, где лежал сложенный спальный мешок, термос и банки с тушенкой. — Она сама меня нашла.
И тихо нажала кнопку отбоя.
Маша перевела взгляд со старого Андреева «Форда» на свой автомобиль, где бился, заливаясь обиженным лаем, Раневская. Кивнула. Попробовать стоит. Рассеянно посмотрела на мобильник в своих руках, будто уже забыла, кому собиралась звонить, и спрятала его в карман. А потом подошла к машине и выпустила Раневскую. Пес заплясал вокруг. Открыв багажник, Маша, как и надеялась, обнаружила там кучу барахла: кроссовки Андрея — когда он хотел было заняться спортом на выезде, пару своих кофт — она вечно мерзла и предпочитала на всякий случай подстраховаться, какие-то полиэтиленовые пакеты… Взяв в руки одну кроссовку, она поманила пса и снова вошла в очарованный дачный сад: жужжание пчел, порхание бабочек. Золотистая пыльца будто стояла в воздухе, дрожащем и переливающемся на солнце. На крыльце Маша, толкнув дверь, обернулась к Раневской — тот вопросительно склонил голову набок: можно? Нельзя? Маша кивнула, улыбнувшись: можно, можно! И довольный Раневская, с легким балетным перестуком когтей по крашенным охрой половицам, вбежал на веранду. Где сейчас же сел и стал совсем неинтеллигентно чесаться. Маша переждала приступ чесотки и протянула Раневской Андрееву кроссовку: «Андрей, — сказала она, глядя в желто-крыжовенные глаза. — Ищи, пожалуйста!» Она не была уверена, что именно так надо давать команду псу-нюхачу, да и вообще не была уверена, что Раневская способен взять след, если дело не касается чего-нибудь вкусного мясного. Но попробовать стоило. И Раневская, с независимой мордой: мол, в чем проблема-то, хозяйка, рванул с места в карьер — и, добежав до конца коридора, стал, истошно лая, бросаться лапами на стену напротив лестницы. Маша на всякий случай заглянула вновь в гостевую — никого. Нет, Раневская настаивал на стенке, оставляя на ребристых, крытых лаком деревянных панелях следы когтей. «Пора бы ему их подстричь», — совсем не к месту подумала Маша и вдруг, как Раневская, склонила голову на плечо, всматриваясь в серую полоску, лежащую на полу. Она присела и дотронулась пальцем до дорожки густой пыли. К Борису Шварцу ходила домработница, вспомнила Маша. Да и после убийства дом был тщательно вымыт. С того момента на светлых половицах уже успела осесть легкая патина пыли, но… Маша сощурилась: как раз перед дверью пол был девственно чист. Будто кто-то вымыл половицы, но так… Избирательно, будто создавал невидимый проход к той самой, так заинтересовавшей пса, стенке. Маша рассеянно потрепала башку Раневской и вновь повернулась, вглядываясь в узкие панели — типично дачное «украшательство». Она провела рукой по едва заметному стыку, поднимающемуся как раз над пыльной стежкой, — так и есть. Дверца — невысокая, явно для хозяйственной надобности. Кладовая? Маша обернулась — ей бы сейчас очень пригодилась пилочка для ногтей или железная линейка — словом, хоть что-то, чем можно было отжать элементарный, она была уверена, замок-собачку. Ну конечно! Маша быстро спустилась на кухню — Раневская остался сидеть под дверью — и это был хороший знак, а она, быстро оглядевшись, выдвинула верхний ящик буфета — там лежали деревянные ложки для салата и несколько столовых ножей. Маша взяла парочку — на всякий случай. Для обороны в том числе. И, вернувшись к двери, аккуратно просунула лезвие в почти незаметную средь ребристых панелей щель. Когда-то, вспомнила она, еще в другой жизни, мама неудачно закрылась в туалете где-то в привокзальном ресторане, и папа, попросив у повара нож, пошел ее спасать, когда-то… Раздался тихий щелчок, и дверь, поддавшись, открылась.