– В чем дело, Джудит? – заволновалась мать. – Я что-то сделала не так?
– Самое последнее, что требовалось сейчас вашему сыну, так это выслушивать весь ваш вздор по поводу закрытия клиники и поездки братьев за границу.
– Но это правда. Почему ему нельзя знать правду? Я думала, он обрадуется, – монотонно бубнила она.
– Пусть бы узнал, вернувшись в Холломен после рекламного тура. Как вы думаете, мама, почему я ему не сказала? Он сейчас в страшном напряжении. Переезжает без передышки с места на место, недосыпает, расходует последние запасы энергии в бесконечных разговорах, обменивается рукопожатиями и той же рукой подписывает сотни книг. Зачем вы сюда приехали? Неужели не сознаете, что вы – еще одна ноша, которую ему придется принять на себя и нести?
Женщина всхлипнула, и ее красивая грудь содрогнулась.
– Я его мать! – Она ловила воздух ртом. – Я… я одна отвечала за него с тех пор, как ему исполнилось четыре года. Понимаю, в каком он напряжении, и поэтому приехала. Верьте мне, доктор Кэрриол, я буду ему помощницей, а не обузой.
– Послушайте, мама, бросьте говорить ерунду. – Джудит внезапно ощутила бесконечную усталость. – Я знаю, о чем говорю. И вы тоже это понимаете. Будьте откровенны. Вы остались в Холломене на бобах: клиники нет, сыновья разъехались в интересные места выполнять интересные задания. Вы почувствовали себя брошенной. Если бы вами руководила забота о сыне, вы бы отправили сюда Мэри, а сами бы хранили домашний очаг. Но нет, вы все, как обычно, взвалили на бедную девочку! Признайтесь, вы почувствовали себя вне игры и сгорали от любопытства: ваш зеница ока, ваш первенец стал знаменит. И вы, решив, что это ваша заслуга, захотели приобщиться к его славе. Вы очень красивая женщина, в самом соку, люди на вас засматриваются. Вами станут восхищаться. Поздравлять, что произвели на свет такого человека, как Джошуа. Вы обретете известность.
– Джудит!
– Только не стройте из себя обиженную мученицу – это меня нисколько не тронет. Мне одной выпало заботиться о нем, пока идут его сумасшедшие гастроли по нашей огромной стране, и ему вовсе ни к чему тревожиться не только о себе, но еще и о вас. А он о вас тревожится, хотя вы только тем и занимаетесь, что губите его работу, кудахча, какая радость иметь четверых детей, в то время как он всеми силами доказывает людям, что идеальное число – один ребенок в семье. Попробуйте-ка побыть в его шкуре. Только ведь вам скучно, вы чувствуете себя брошенной, о вас не пишут газеты. Вот такая правда, мама.
Единственным ответом могли быть только слезы, и она дала им волю – искренним слезам. Ведь она и правда не задавалась вопросом, какие были у нее мотивы приехать к сыну. Теперь же ей это с убийственной ясностью объяснил человек, которому она верила и которым восхищалась, – Джудит Кэрриол. И она не только почувствовала себя опустошенной – ей стало стыдно. Стыдно за то, что так обращалась с Мэри – с золушкой и старой девой, на которую никто не обращал внимания и которая не получала никаких наград.
– Утром я сразу же отправлюсь домой и пришлю к вам Мэри, – грустно пообещала она.
– Нет, слишком поздно, – оборвала ее Джудит. – Приехали, так уж оставайтесь. Только предупреждаю: будьте тише воды ниже травы и не открывайте рта. Но, держа его на замке, не напускайте на себя мученический вид! Довольствуйтесь образом прелестного падшего ангела и не предпринимайте ничего такого, что бы преумножило волнения сына.
– Не буду, Джудит, обещаю! – Мать с каждым мгновением приходила в себя. – Вот увидите, от меня будет польза. Стану его обстировать…
Кэрриол думала, что потеряла способность смеяться, но теперь не выдержала.
– Мама, у нас нет ни времени, ни возможностей стирать. Мы все время в пути, и в гостиничных ванных комнатах для стирки слишком холодно. Мы стиркой не занимаемся. Пилот, пока ждет нас, покупает нужные вещи. И поскольку вы присоединились к нашей компании, сообщите Билли размеры ваших трусов и лифчика, чтобы потом не ходить в грязном.
Мать вспыхнула, покраснела по-настоящему. Кэрриол сдалась:
– Селитесь у меня. – Она подхватила свой единственный, еще не распакованный чемодан. – Спущусь, выясню у портье, нет ли свободных номеров. Где ваш багаж?
– Внизу, – убито проговорила мать.
– Распоряжусь, чтобы принесли сюда. Спокойной ночи.
Когда чемодан принесли, мать легла в постель и безутешно плакала, пока не заснула.
Джошуа тоже лежал в постели, но ни слезы, ни сон не принесли ему утешения. Как быстро, как внезапно его покинула радость! Целый месяц он испытывал счастье – как хорошо встречаться с мучимыми горестями людьми, говорить с ними, вглядываться в их лица и сознавать, что его внутренние побуждения не ложны и он способен им помочь. Дни летели в радостной деятельности. Экономить энергию не приходилось – она струилась из него огненными потоками, которые не могли истощиться. Было настоящим приключением метаться из города в город, куда его доставлял вертолет с пилотом Билли, немногословным, сообразительным, услужливым, направляющим свой аппарат туда, куда ему говорили. Задавалось так много вопросов – люди жаждали все узнать, и он давал им эти знания и каким-то волшебным образом был способен помочь, правда, с помощью своей сказочной крестной феи Кэрриол. Все было просто. Заблудившийся на суше тюлень наконец нашел открытую воду. Он окунулся в родную стихию, такой счастливый, такой довольный. Люди его принимали, люди его не отталкивали.
Но в глубине его сознания всегда оставался Холломен и любимая клиника, работа, к которой он вскоре собирался вернуться, даже если им всем бы пришлось переехать в какой-нибудь бедствующий южный городок.
И вот все рухнуло. Превозмогая боль, он закрыл горящие глаза. «Думай, Джошуа Кристиан, думай!» Он говорил о переменах и миропорядке. Об основах основ, о жизнестойкости в будущем и неуверенности в настоящем, о тленности прошлого. Так разве эта неприятность не часть миропорядка, не способ указать ему, заблудшему, путь? Он переступил через себя, сознательно изменил жизнь, и с изменившимися условиями должно возникнуть что-то новое.
«Взбодрись! Будь оптимистом, Джошуа Кристиан!» Как хорошо, что его братья с женами были положительной составляющей этой новизны. Вписались в новую модель. Они всегда были рядом, плечом к плечу с ним. Так почему сейчас должно быть иначе? Не сомневайся, Джошуа Кристиан, – все к лучшему, так и должно быть. Все это часть нарождающегося миропорядка, пока еще такого неясного и загадочного, что он лишь мельком мог проникнуть в его природу. Но он овладеет этим знанием.
Он призывал сон. О, сон, закрой мои глаза! Исцели боль! Сон, докажи мне, что я смертен. Но сон был далеко, он кружил сознание тех, кому он помогал.
Из Мобила их увеличившаяся компания перелетела в Сент-Луис. Мать вела себя превосходно. Сразу подружилась с пилотом Билли, покорила его тем, что сообщила свои размеры не вслух, а написала на бумажке и робко подала в запечатанном конверте.
– Какой предпочитаете цвет? – шепотом спросил пилот.