Начальницей Коломенской женской гимназии в ту пору была госпожа Нейгардт, подруга Александры Петровны по Екатерининскому институту. Она узнала о бедственном положении вдовы и приняла ее на должность классной дамы. Жалованье вместе с пенсией уже позволяло женщине не только существовать, но и нанять прислугу.
В один из майских дней 1875 года выпускной класс Александры Петровны должен был представляться в Зимнем дворце своей покровительнице и попечительнице императрице Марии Александровне. На этом приеме Олленгрэн заметила Мария Федоровна, супруга цесаревича Александра Александровича. Она предложила ей заняться воспитанием и первоначальным образованием своих сыновей Николая и Георгия. Проживание на всем готовом в Аничковом дворце и годовое жалованье в две тысячи рублей! В 1877 году сыновья Александры Петровны были признаны потомственными дворянами.
После окончания воспитательной работы в Аничковом дворце Александра Петровна была назначена начальницей Василеостровской женской гимназии и имела свободный доступ к государю. Он принимал ее по первой просьбе. Володя Олленгрэн, в будущем полковник, обучающийся вместе с великими князьями, всю жизнь пользовался милостью и благосклонностью Николая Второго.
В 1879 году Николай окончил обучение по программе начальной школы. Отец постановил собрать комиссию для проверки его знаний перед началом среднего образования. Она осталась довольна успехами десятилетнего Николая.
Для дальнейшего обучения Александр Александрович пригласил генерал-адъютанта Данилевича. Были подобраны преподаватели Закона Божьего, русского языка, географии, истории, математики, французского, английского и немецкого языков.
Николай учился на протяжении тринадцати лет. Он постигал юридические, экономические науки, политическую историю. Будущий государь особенно любил заниматься военным делом, изучением тактики и стратегии, топографии, инженерного дела. Николай обожал армию, ее традиции, форму, простой мир приказов и повиновения. В последующие годы офицерское общество гвардейских полков было практически единственным, кроме, естественно, семьи, окружением, где он чувствовал себя как дома.
А жизнь на бескрайних просторах государства Российского тем временем шла своим чередом.
Через два дня после убийства императора Порфирий Михайлович Гуляев, хозяин самого большого крестьянского двора в селе Долгопрудном Усеченского уезда, вернулся домой. Неделю он провел на заимке вместе с давним товарищем Федором Семеновичем Губиным, старостой соседней деревни Лыка, да работником Тихоном. Порфирий пил не просыхая. Поводом послужили сороковины по кроткой и тихой супруге Марии Степановне, умершей от неизвестной болезни. Она жила незаметно, так же и отошла. В ночь. Помолилась, легла спать и не проснулась.
Порфирий Михайлович по приезде домой приказал работнику Алексею растопить баню. Он парился около часа, сколько сил хватило. Отпивался квасом. Хотел поговорить с двоюродным братом Тимофеем, исполнявшим в хозяйстве обязанности управляющего, но тот, как оказалось, уехал в город, договариваться о продаже излишков овса и льна. Тимофей следил за наемными работниками, конюшней и коровником, вел торговлю, приглядывал за работой мельницы, построенной по осени прежнего года.
На родного сына Порфирий положиться не мог. Григорию исполнилось двадцать лет, но он и сейчас оставался ребенком, большим и неуклюжим, всегда сопливым, неопрятным и совершенно бесполезным в хозяйстве.
Отдохнув, Порфирий вышел во двор и увидел сына. Тот пытался шестом сбить кота с конька крыши амбара.
– Гришка! – крикнул Порфирий.
Сын присел от неожиданности, отбросил шест, шмыгнул носом, подошел.
– Тятя, я тут за Васькой котом гонялся.
– Видел.
– Он, тятя, хитрый, но я все одно его достану.
– Ступай в дом! Нечего по двору шляться.
– А что дома-то? Скучно.
– Кота своего жди. Он нагуляется и вернется. На печи греться.
Лицо придурковатого Григория расплылось в улыбке, больше похожей на гримасу от зубной боли.
– И то верно, тятя. Вернется, никуда не денется.
– Ступай.
Сын ушел, а из-за плетня показался сосед Еремей Фомич Якунин.
– Здорово живешь, Порфиша!
– Это ты? Здорово, Ерема. Живу, как видишь.
– Чего-то не видать тебя было после сороковин по Маше.
– На заимке был.
– И чего там сейчас делать? Ладно летом или по осени после страды. Река рядом, лес. Хочешь рыбу лови или зверя бей, а то и грибы собирать можно.
– Что делать? – переспросил Порфирий и сам же ответил: – Водку пить, вот чего.
– Ага. – Еремей понимающе кивнул. – Это дело хорошее, если в меру. Водочка под соленые огурчики да грибки – красота.
– Когда мы меру знали? Пили с Федькой Губиным так, что себя не помню. Слава богу, не помер. А то уже ночами кошмары мучили.
– Это дело такое. Значит, новость не слыхал?
– Что за новость?
– Э-э, Порфиша, всем новостям новость.
– Да не тяни ты! Что на селе произошло? Помер кто или сгорел?
– Выше бери. В Петербурге царя кончили. Как раз позавчера, в воскресенье.
– Да ты что? – воскликнул Порфирий. – Как это кончили?
– Убили.
– Кто?
– Какая-то «Народная воля». Я в этом не разбираюсь. В уезде сказывали, что безбожники-студенты в стаю сбились да устроили охоту на государя.
– Как такое возможно?
– Вот так! Студентам этим все возможно, потому как креста на них нету. Но ничего, болтаться им теперь на виселицах. И поделом!
– А куда ж охрана смотрела?
– Смотрела, да, видать, ушами прохлопала.
Порфирий покачал головой:
– Это ж надо, до чего дожили! Помазанника Божьего убили. А как оно было, слыхал?
– Люди говорят, бомбами взорвали.
Гуляев перекрестился:
– Господи, спаси и сохрани.
По двору прошла молодая стройная женщина.
Еремей цыкнул, почесал бороду и сменил тему:
– Эх, и хороша ж у тебя работница, Порфиша. Я б ее!.. Не уступишь? С пацаненком возьму. Цену хорошую дам.
– На что она тебе?
– Ну ты даешь, Порфиша! На что баба мужику? Ясное дело, чтобы мять по ночам.
– В постели, рядом с женой? – с усмешкой осведомился Порфирий.
– Зачем? Жене в другой комнате место найдется. Кто она такая? Мужнина вещь. Смирится. А вякнет, что против, так вожжами в момент успокою. Женское дело хозяйство блюсти, жратву готовить, за детьми смотреть.
– Утри слюни, Ерема.
– Не уступишь, значит. – Якунин вдохнул. – Оно и понятно. Я бы такую бабенку тоже ни за какие деньги не отдал бы.