Лаццаро охватило бешенство на самого себя, зачем он тотчас же не спрыгнул вслед за нею вниз на улицу и не схватил ее. Тогда бы она не смогла убежать от него. Теперь он сам был виноват в случившемся.
«По крайней мере, – думал он, – Черная Сирра не ускользнет от меня. Если она поверит словам старой Ганнифы, которой Сирра доверяла, то она попадет в западню, из которой на этот раз ей не так-то легко будет уйти».
Сирра была для него ненавистна и опасна с тех пор, как воскресла из мертвых и стала пророчицей, ее существование сулило ему постоянную угрозу разоблачения. И слова Мансура доказывали, какие опасности поджидают его.
Но он надеялся наконец избавиться от этого страха!
Несмотря на это, встреча с Сиррой вовсе не была ему приятна. Он, не боявшийся никого, ощущал неприятное чувство при мысли о ней, он не мог отогнать от себя чувство ужаса с тех пор, как призрак Сирры сидел у него на спине и душил его. «Но я должен во что бы то ни стало избавиться от этого чувства, от этого ужаса и страха», – говорил он себе.
Он знал, что она жила, как и прочие люди, что она была из плоти и крови и, следовательно, ее можно было убить. На этот раз он намеревался не просто убедиться в ее смерти, он хотел сжечь ее, чтобы она исчезла бесследно, и эта мысль успокаивала его: когда пламя истребит ее безобразные члены, она не сможет снова восстать из гроба, чтобы свидетельствовать против него; он не хотел более хоронить ее, а решил развеять прах по ветру.
Грек дошел до деревянных ворот Стамбула и скрылся в их глубокой мрачной тени, чтобы его не было заметно, в случае если Сирра уже явилась туда или была поблизости.
Перед воротами царил еще больший мрак, чем в грязных улицах Стамбула, так как та дорога, на которой ожидал грек, совершенно не освещалась.
Между тем было уже поздно, когда Лаццаро добрался до лежащей близ берега и обсаженной платанами дороги. Возле нее было болото и роскошно разрослись камыши.
Лаццаро бросил взгляд в сторону ворот – Сирры еще не было видно.
Пришла ли она? Грек знал, что Сирра была осторожна и недоверчива. Но она ничего не могла заподозрить, так как Ганнифа не узнала его. Когда грек добрался до платанов, было уже за полночь, и с этой стороны перед воротами было тихо и безлюдно; по большой же улице, которая вела к Беглербегу и к селениям по эту сторону Босфора, там и сям катились кареты и скакали всадники.
Лаццаро встал позади платана, до которого почти доходили камыши; когда Сирра показалась бы у ворот, ему стоило только нагнуться в камыши, чтобы остаться незамеченным, а между тем из своего убежища он мог видеть все.
Тут он решил караулить Сирру. Как дикий зверь, спрятавшийся в камыши, чтобы броситься на добычу, как змея, неподвижно во мраке поджидающая ничего не подозревающую жертву, так и он во мраке ночи поджидал бедную, несчастную Сирру, в смерти которой он поклялся…
В это время старая Ганнифа, не подозревая ничего дурного, шла к дому софта.
Когда она пришла, было уже поздно, и она услышала от сидящих на корточках вблизи дома нищих, что уже два дня в дом никого не допускают. Но она решилась любым путем проникнуть к Сирре.
Почему же в дом никого не допускали? Что случилось? Она подошла ближе. Двери были заперты.
Что же ей теперь было делать?
Старая Кадиджа могла не дожить до следующего дня, как сказал ей посланный от принца Юсуфа и Гассана-бея!
Одно окно внизу было освещено.
Она подошла к нему и постучала. Вслед за тем оно открылось и показалась голова худощавого ходжи Неджиба.
– Кто там? Кто ты? – спросил он.
– Старая Ганнифа, сударь. Мне хотелось бы пройти к пророчице!
Ходжа, по-видимому, был уже извещен Мансуром об этом посещении, потому что тотчас же впустил старую Ганнифу.
– Ты можешь подняться наверх, – сказал он. – Я устал и хочу спать, я запру дверь только на задвижку.
– Хорошо, мудрый эфенди! – сказала старая Ганнифа. – Хорошо, больше тебе ничего не надо и делать, спи спокойно, я потом уйду и снова захлопну дверь! Не беспокойся обо мне! – Она была рада, что таким образом Сирра могла незаметно, вместе с нею, оставить на несколько часов дом, чтобы поспешить к старой Кадидже, прежде чем та отойдет в вечность.
Наверху, в комнате Сирры, еще горел огонь, слабый свет проникал на лестницу.
Старая Ганнифа, низко согнувшись, ждала, пока худощавый ходжа внизу не вошел в комнату и не запер за собой дверь, тогда только она поднялась по ступенькам лестницы. Она действовала с большою поспешностью, озабоченная важностью своего поручения. Сирра только что легла, когда старая служанка Реции, которую Сирра хорошо знала, внезапно вошла к ней. Подле ковра горели еще две свечи.
– Это ты пришла, Ганнифа? – спросила Сирра.
– Одни ли мы, дочь моя?
– Да, если за тобой не следуют сторожа.
– Они остались внизу!
– Тогда ты можешь говорить смело.
– Я пришла к тебе с известием!
– Прежде всего отвечай мне, где Реция? – спросила Сирра своим ангельским голосом, с трогательной доверчивостью схватив руку старой Ганнифы и притянув ее к себе.
– Будь покойна, дочь моя, – отвечала добрая старуха, – Реция у меня!
– У тебя? Тогда я спокойна! Береги ее, добрая Ганнифа! А где маленький принц?
– Саладин тоже в безопасности!
– Это для меня большая радость! У тебя Реция хорошо спрятана, но я все-таки страшусь за ее жизнь!
– Старая Кадиджа до тех пор не успокоилась, пока не разорила дом мудрого, благородного Альманзора! Она достигла этого кто знает какими путями!
– Не говори об этом, Ганнифа! – сказала Сирра печально. – Скажи, что привело тебя сюда?
– Поручение к тебе, дитя мое! Ничто на земле не остается безнаказанным! – продолжала старая Ганнифа, устремив взор свой к небу. – Для каждого пробьет последний, тяжкий час, и благо тому, кто может с чистым сердцем и без всякого трепета идти ему навстречу!
– Что же за поручение принесла ты мне, Ганнифа?
– Час тому назад благородный Гассан-бей и принц Юсуф прислали ко мне нарочного!
– Гассан-бей? Нарочного?
– Да, я должна была тотчас же собраться и поспешить к тебе, но надо, чтобы никто не слышал, что я сообщу!
– А что же хочешь ты сообщить мне? – тихо спросила Сирра.
– Чтобы ты ускользнула из дома! – отвечала старая Ганнифа так же тихо, но с невыразимой важностью.
– Из дома? Куда же?
– К старым деревянным воротам. Перед ними, у платанов налево, найдешь ты карету, воспользуйся ею!
– К чему же?
– Ты должна отправиться к старой Кадидже!
– Я? К моей матери?