У него точно так же были завязаны глаза и связаны руки.

– Кто вы? Куда вы меня ведете?! – кричал грек в бессильном бешенстве. – Вы, верно, слуги Мансура, который поклялся убить меня потому, что я знаю много о его преступлениях! Но горе ему, если он осмелится убить меня!

В это мгновение с его глаз упала повязка, и он увидел себя в кругу семи Золотых Масок.

Неописуемый ужас овладел им.

– Как! Это вы? – прошептал он еле слышно. – Я в ваших руках?

– Лаццаро, грек по рождению, слуга принцессы Рошаны и Мансура-эфенди, – послышался глухой голос обвинителя. – Мера твоих преступлений переполнилась. Ты обвиняешься в том, что убил сына толкователя Корана Альманзора и положил его на базарной площади, чтобы могли подумать, будто он убит в драке.

– Откуда вы это знаете? – вскричал в ужасе Лаццаро.

– От нас ничего не скроется. Сознаешь ли ты свою вину? Ты молчишь – это молчание есть также ответ. Ты обвиняешься далее в поджоге дома муэдзина Рамана, отца Сади-паши, и в преследовании дочери Альманзора! Сознаешься ты в этом?

– Я любил ее! Я хотел обладать ею! – вскричал грек. – Страсть делала меня безумным.

– Далее ты обвиняешься в покушении на убийство дочери галатской гадалки Кадиджи, а также в том, что вместе с солдатом-негром Тимбо убил бывшего султана Абдул-Азис-хана.

– Аллах! – вскричал в ужасе Лаццаро, как будто бы он был мусульманином. – Вы знаете все. Вы всеведущи. Вы убьете меня.

– Сознаешься ты в своей вине? – продолжал обвинитель.

– Вы знаете все! – сказал грек после минутного молчания. – Что может скрыться от вас, всемогущих и всеведущих. Разве поможет мне ложь? Вы знаете мои поступки лучше, чем я сам. Я в вашей власти. Я знаю, что мне не избежать смерти…

– Молчи, грек! – прервал обвинитель. – Отвечай на заданный тебе вопрос. Твоя участь еще не решена. Вы слышали все, братья мои, – продолжал он, обращаясь к остальным таинственным судьям. – Теперь я спрашиваю вас, виновен ли грек Лаццаро в преступлениях, которые может искупить только смерть?

– Да! Он виновен! Пусть он умрет! – послышался глухой голос одной из Золотых Масок.

Грек отчаянно вскрикнул.

– Он виновен! Он должен умереть, – повторили остальные.

Лаццаро видел, что он погиб, если ему не удастся с помощью какой-нибудь хитрости добиться хотя бы отсрочки казни.

– Пусть он умрет, – заключил обвинитель. – Имеешь ли ты что-нибудь сказать, грек Лаццаро?

– Ваше решение справедливо, я это чувствую! – отвечал Лаццаро с притворным смирением и покорностью. – Я знаю, что ничто уже не может спасти меня, что мне не избежать смерти! Поэтому я хочу теперь высказать вам, всемогущим, все, что лежит у меня на душе. Выслушайте мои последние слова, последние желания! Я ненавижу Мансура всеми силами души! Что значу я со всеми моими преступлениями в сравнении с ним! Разве худшие из них не сделаны по его приказанию? Разве вся эта война не дело его рук? Кто такой Лаццаро в сравнении с этим дьяволом? Дитя! Ученик! Я ненавижу его, как моего смертельного врага, который уже два раза пытался убить меня. Мне хотелось бы перед смертью видеть его наказанным, выдать его в ваши руки!

– Час Мансура скоро пробьет! И он не избегнет наказания! – сказал обвинитель.

– Но вы могли бы иметь во мне страшного для него свидетеля! – продолжал Лаццаро. – Если вы хотите исполнить мое последнее желание, то вы дадите мне свободу, хотя бы на самое короткое время. Я хочу только выдать вам Мансура! Мысль о мщении не даст мне умереть спокойно!

– Хорошо, казнь твоя будет отсрочена, грек Лаццаро! – раздался глухой голос обвинителя. – Но не думай, что ты можешь избежать наказания.

– Как могу я подумать об этом? Разве вы не всеведущи! – вскричал грек.

– Ступай, но через семь дней возвратись! При малейшей попытке бежать ты будешь наказан смертью! – раздался глухой голос обвинителя.

Снова на глаза Лаццаро была надета повязка, и его повели вон из развалин.

Когда, наконец, он почувствовал себя свободным и снял повязку, то увидел себя в пустынном месте далеко от города.

В ту же ночь дервиш Гаким был отвезен на «Калисси» – большой корабль, который отходил в Индию и должен был отвезти туда в изгнание дервиша.

V
В башне Сераскириата

Мы оставили Рецию в ту минуту, когда она увидела, что железная дверь башни заперта и ей отрезаны все пути к спасению.

Солдаты уже спускались с лестницы, еще минута – и она погибла!

Но вдруг у нее блеснула неожиданная мысль – она поспешила к ящику с товаром, отворив его большое отделение, влезла в него и закрыла за собой крышку.

Это было делом одного мгновения. В ту же минуту солдаты сбежали вниз и, увидя, что нижний этаж пуст, отперли железную дверь. Они бросились во двор, думая, что персу удалось выбраться из башни прежде чем дверь была заперта.

Второпях охрана забыла запереть за собой дверь, и это помогло спастись Реции: подождав, пока солдаты удалились от башни, она вылезла из ящика и спряталась вблизи башни.

Через несколько минут стражники возвратились в башню, и тут одному из них бросился в глаза ящик перса, стоявший недалеко от лестницы.

– Смотри-ка, он позабыл свой ящик! – крикнул солдат своим товарищам.

– Это он нарочно сделал! – заметил другой.

– Погляди-ка, что там у него?

Первый солдат открыл крышку ящика.

– Пусто! Ни одной штуки!

– Хитрый перс! Оставил пустой ящик и убежал!

Солдаты не захотели больше искать и донесли Гуссейну-паше, что торговца нигде нет.

– Ваше высочество, можете быть спокойны, – сказал с дьявольской усмешкой Гуссейн, – Сади-паше не удастся бежать! Я думаю, что он не переживет эту ночь!

– Разве его думают умертвить? – спросила Рошана.

– Я боюсь, что это так! – отвечал Гуссейн.

– Если такой приговор произнесен, то он и должен быть исполнен! – сказала мрачно принцесса.

Вслед за тем Гуссейн проводил Рошану через двор Сераскириата к экипажу, поджидавшему ее у ворот.

Спустя какое-то время в комнату, где жил Сади, вошли два офицера в сопровождении нескольких солдат и объявили ему, что ему отведено другое помещение.

Войдя в новую, хорошо освещенную и убранную комнату, Сади был приятно удивлен. Он подумал, что его, верно, перевели сюда для того, чтобы предоставить ему больше удобств; значит, о нем заботились, и это было добрым знаком.

В комнате стоял диван, стол и прочая мебель, более всего бросалась в глаза роскошная постель с балдахином.

Едва дверь закрылась за вышедшими офицерами, как подушка кровати пришла в движение.