– Правительство врет нам на каждом шагу. Оно не говорит правды ни о том, что произошло в Оклахома-Сити [36] , ни о взрыве «рейса восемьсот» [37] , ни о том, что мы тренируем войска ООН.
– Правительство всегда так, – вмешалась Труди. – Именно поэтому нам нужно свое собственное ополчение, чтобы защитить Америку.
Джулия не выдержала:
– Ополчение от кометы вряд ли поможет.
– Ты кто? – опять сощурилась на нее Альма. – Предатель, что ли? С вами, русскими, ничего нельзя знать наверняка…
– Оставь ее в покое, – сказала Труди. – Она ни в чем не виновата. Просто СМИ промыли ей мозги.
В хранилище вошла Марж.
– Девочки, девочки, девочки… – Она обреченно улыбнулась. – Ваш спор слышен в читальном зале. Я пришла, чтобы попросить вас говорить потише. Вы мешаете посетителям.
– Прости, – ответила Труди.
Библиотекарша понизила голос:
– Кроме того, я слышала, о чем вы говорили, и не могу просто так это оставить. Джулия, хотите вы этого или нет, но перед нашей страной стоит очень большой вызов, и всем нам пора определиться с ее будущим. Америка стоит перед угрозами, с которыми наше правительство то ли не может, то ли не хочет справляться. Соединенные Штаты – это страна людей, созданная людьми и для людей. Иногда люди просто обязаны брать управление в свои руки. Для этого у нас существует Вторая поправка [38] . Так что мы можем собрать ополчение, для того чтобы в случае угрозы защитить свободу Америки.
– А кто угрожает нашей свободе? – Джулия посмотрела Марж прямо в глаза.
Женщина отступила.
– Я не собираюсь вести здесь политические дискуссии. Я просто пришла сказать, чтобы вы говорили чуть тише. В конце концов, это все-таки библиотека. – Но в ее улыбке не было никакого веселья. – На сегодня хватит. За работу. Вы, может быть, и добровольцы, но я отвечаю за это заведение, и нам еще много чего надо сделать.
Джулия посмотрела, как Марж выходит из хранилища в читальный зал. Да они здесь все психи, поняла она.
Женщина вернулась к подаренным книгам, но больше не смотрела ни на Альму, ни на Труди. Молча она продолжила заполнять карточки.
Позже Джулия вышла на ланч.
Назад она больше не вернулась.
Яков сидел на краю незаправленной постели, обхватив голову руками и поставив локти на колени. Он чувствовал себя уставшим и измотанным, а в голове у него что-то стучало. Сидел он так уже около двадцати минут и все это время хотел и пытался встать, но почему-то это ему не удавалось. Это походило на тяжелое похмелье – головная боль и вялость во всем теле, – но он уже давно не напивался и понимал, что не в этом причина его состояния.
В другой день он давно бы был в молельном доме. Была уже середина утра, и жаркое солнце стояло высоко в небе – к этому времени он бы уже закончил подметать пыль, убрал бы кухню и сел готовиться к воскресной проповеди. Но сейчас все это было ему просто не по силам.
Может быть, он заболел?
Нет. Беспокоило его не тело. И даже не его голова. Его беспокоило сердце. Агафья.
Яков не понимал точной причины этого, но сердце начинало ныть, когда он думал об Агафье. А ведь это должно было бы быть счастливейшим временем в его жизни… Его молитвы наконец были услышаны, и женщина вернулась к нему свободная и ничем не связанная. Казалось, что она все забыла и все простила и была готова начать с того момента, когда все у них закончилось.
Но…
Но что-то было не так. Она изменилась.
Конечно, изменилась. Только святые или идиоты проживают свою жизни, ни на что не обращая внимания, не пытаясь приспособиться к обстоятельствам окружающей действительности и не учась на своих ошибках. Но в случае с Агафьей все было по-другому. Ее отношение к действительности и взгляды на жизнь остались почти неизменными, и на первый взгляд она была все той же Агафьей, только постаревшей. Но глубоко внутри женщины что-то сдвинулось, и теперь в ней было нечто, что вызывало у него тревогу.
Ему было неприятно находиться рядом с ней.
Именно поэтому у него было так тяжело на сердце. Женщина, которую он любил и о которой мечтал всю жизнь, пугала его…
Пугала его?
Да.
Ему пришло в голову что, может быть, в этом не было ее вины. Может быть, на нее действуют бесы, dookh bez zhizni [39] .
Яков вздохнул. Он слишком остро на все реагирует. Может быть, это вызвано его беспокойством за нее, его любовью и неспособностью разобраться в своих собственных неоднозначных мыслях… Агафья оставалась все той же религиозной женщиной, которой была всегда. Она была доброй молоканкой, и ему даже в голову не приходило думать иначе.
Или нет?
Он вспомнил то, что произошло в русском городе много лет назад, и, задрожав, закрыл глаза.
Яков всегда полагал – нет, всегда был уверен, – что все, что делает Господь, это хорошо. Господь – это только Добро, и Он не способен на недобрые поступки. И Библия, святое слово Господне, – книга абсолютно чистая и ничем не запятнанная. На земле она находится ближе всего к абсолютному совершенству. Но когда вчера Яков был у Агафьи и посмотрел на ее большую семейную Библию, лежавшую на комоде в столовой, у него появилось легкое чувство тревоги. Он пытался убедить себя, что это связано с самой комнатой, с домом… но это было неправдой. Что-то было не так с самой Библией. Черный кожаный переплет выглядел угрожающе, а золотые буквы на нем – слишком аляповатыми и почти неприличными. В этом томе чувствовалось что-то декадентское и порочное. Он бы никогда в это не поверил, но Добрая Книга выглядела совсем не доброй. Она выглядела испорченной. Греховной.
Яков ее боялся.
Но он ведь служитель Бога. Как он может бояться Библии? Этого он не знал, но страх не исчезал, а когда Агафья заговорила, он почти силой заставил ее перейти в другую комнату, подальше от этой ужасной книги.
Библия – ужасная книга?