Хоровод знаков кружился, затягивал, так что в какой-то момент Денису почудилось, что он стоит на краю темного колодца и вот-вот туда упадет. Да чем они тут под землей занимаются?
Он пошел по коридору, догоняя хвост колонны. Кажется, они свернули в этот коридор, Денис слышал удаляющийся бас Цветкова, его смешки, цокот этой козы – козы! Кто держит козу на тайном предприятии?
Да уж, подобрал папа себе работу.
Денис заплутал в коридорах и все никак не мог догнать экскурсию, голоса летели по коридору, искажаясь, оборачиваясь шепотом, распадаясь в звуковую кашу. Молочный свет волнами пробегал по черным стенам – из-за спины Дениса вперед, снова и снова. Он шел, а коридор все не кончался, справа и слева всплывали картины Цветкова, на черных полях которых расцветали и умирали сады светящихся знаков, а все вместе эти голограммы, – вдруг понял Денис – составляли тело огромной змеи, она струилась по стенам черного мрамора. Текла и не кончалась, как не кончался коридор, хотя Денис уже бежал вперед. Бежал, пока навстречу ему не выступил черный провал, где гас опаловый огонь светильников, ноги несли его вперед, в этот провал – распахнутую пасть змея, здесь кончалось и начиналось его тело. Пасть надвинулась и проглотила его, внутри ее было черно. И чернота была живая.
– …скажешь? Ярцев, ау?!
Возок мотало по серпантину. Рядом сидела Локотькова, отвоевавшая место у Аслана, и тыкала его в бок пальцем. Палец был довольно острый, и Денис подумал, что она много себе позволяет.
– Задремал я, – юноша потер глаза. – Привидится же.
– Странное местечко, – согласилась Катя. – Подземелья, глядела, черные стены. А коза! Одна коза чего стоит!
Денис кивнул. Коза и ее владелец – самое яркое впечатление.
– Итак, класс, как прошла учебная поездка? – бодро спросила Марфа Александровна.
Класс отозвался нестройными возгласами. В целом классу понравилось, местами даже очень. Но многое осталось непонятным. А кое-что и неприятным.
– Они мне все снимки стерли! – возмутилась Вика. – Какое право они имели вообще в чужой голосник залезать? Я папе пожалуюсь, он их тут поувольняет всех.
– И мне тоже все вычистили! – поддержала подругу Анжела. – Это произвол.
– А кто у нее папа? – шепотом спросил Ярцев у Кати.
– А папа нашей Викули возглавляет суджукский Тайный приказ, – небрежно ответила Локотькова, и Денис вздрогнул.
– Это закрытое предприятие, – сурово пресекла народные возмущения классная. – Вам так повезло, вы первые, кто попал сюда. Голосники вернули? Вернули. А снимки новые нащелкаете. И хватит об этом, Петрова.
Вика Петрова надулась, уткнулась в свой многострадальный умник-голосник, запорхала полированными ноготками над пальцечуйной пластиной. Все, что говорила классная, она подчеркнуто пропускала мимо ушей.
– Итак, класс, внимание. Локотькова, вынь бананы из ушей. Аслан, я здесь, а не в окне. Улита! Улита Козак, проснись, где ты витаешь?
Добившись относительного внимания, Марфа Александровна продолжила:
– После нашей поездки я жду от вас сочинений, дорогие мои.
По возку прокатился стон.
– Марфа Александровна, скоро полугодовые испытания! – воскликнула Мария.
– И вы должны уметь правильно излагать свои мысли, – парировала классная. – На правильном хорошем русском языке, который, Анжела, что?
– Один мне поддержка и опора, – отчеканила Анжела. – Как сказал великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев.
– Вот именно, – с удовлетворением сказала учительница. – Так вот, все пишут свободное сочинение на тему выбора ремесла. Объем – не менее десяти тысяч знаков с пробелами. Скидывать мне на почту со своей числовой подписью.
– Десять тысяч! – в едином вопле выдохнул класс.
Локотькова выглядела чрезвычайно довольной. Настолько, что Денис не удержался:
– Ты как сто алтын нашла.
– Ну не сто, а двушкой разживусь.
Денис заморгал.
– В каком смысле?
– Тебе, кстати, сочинение не нужно? – Локотькова решила закрепить успех. И приумножить.
– То есть ты за меня напишешь?! – опешил Денис. – У вас что, так можно?
– Можно, если осторожно.
Денис про такие вещи слышать слышал, но никогда не сталкивался. Ну и дела тут в Суджуке творятся.
– Смотри, у меня меньше восьми из десяти не бывает, – сказала Катя. – За двойную ставку могу сделать в любой манере, хочешь, под Пушкина, хочешь, под Достоевского, хочешь, под Пелевина. Хотя за Олегыча оценку срежут, советую Распутина. Он прокатит по-любому.
– Слушай, это же преступление, – Денис понизил голос. – За такое отчисляют. Если стукнут в ПОРБ, то все. Это же словесность, со словесностью не шутят!
Катя фыркнула.
– Я же не дура, я все понимаю, – она принялась загибать пальцы. – Во-первых, большинство у нас пишет самостоятельно, все-таки в наш заповедник отбирают людей творческих. Даже Щербаков справляется худо-бедно. Хотя по нему не скажешь, что он вообще писать умеет. Так что я делаю две-три работы, не больше. У нас в гимнасии не разгуляешься. А для других школ Суджука на заказ пишу. И все, знаешь, довольны. Заказчики получают хорошее сочинение, школы – хороший уровень. А порбовцы радуются, как дети, когда ежегодный общешкольный срез знаний показывает рост освоения умений и навыков письма. И кому я делаю плохо, вот скажи?
Видимо, в глазах у Дениса все достаточно ясно отражалось, потому что Катя чуть не расхохоталась.
– Ты как маленький, Ярцев. Наш могучий свободный русский язык и великая русская классика – it is my own business. Нет, ты точно из Москвы?
– В общем, спасибо за предложение, я сам справлюсь, – отрезал Денис. – Купчиха первой гильдии…
Катя натянуто улыбнулась, надвинула наушники и всем своим видом показала, что отключилась от беседы.
Денис уставился в окно, смотрел на темную зелень леса, на сверкающее внизу море, в котором застыли белые росчерки парусников.
– Ты еще не наелась?
Колибри ткнулась мягкой мордой в ладонь и мекнула со значением. Цветков вздохнул и сунул ей морковку.
– Жри, животное.
Коза благодарно захрустела, оператор вздохнул, потрепал ее за шею.
– Одна ты меня, старушка, понимаешь. Изрядное паскудство мы сегодня провернули. Ты же видела этих детей? Я их своими руками, считай, к Гелию привел, на заклание. Ты, зверюга, должна знать, что такое заклание, ваш брат парнокопытный порядком пострадал от человека.
Колибри смотрела на него бессмысленными желтыми глазами, в которых можно было прочесть все что угодно.