– Это если он говорит правду.
– А мы можем позволить себе роскошь сомневаться?
Центурион скрипнул зубами.
– Черт бы побрал этого Нарцисса… Вот же подонок… липнет, как триппер к херу! Ну никак мы от него не отделаемся, правда? – добавил он несчастно. – Как, похоже, и этот бедолага Веспасиан со своей женою… Вот зачем он пытал насчет Флавии?
– Понятия не имею, – пожал плечами Катон. – А ты не унывай. Может, мы уже завтра отделаемся от Нарцисса раз и навсегда – в зависимости от того, как все обернется.
– Прекрасно… Спасибо за жизнерадостные речи, засранец ты эдакий, – проворчал Макрон, поворачиваясь к выходу из палатки. – То, что нужно на сон грядущий.
Катон проводил друга взглядом, а затем встал, закрыл глаза и, утомленно потянувшись, повел плечами. Макрон прав: здесь есть о чем подумать. Одни тревоги. Но сначала предстоит битва, от которой столь многое зависит…
– Понеслась, – буркнул Макрон в тот момент, когда со стороны штаба захрипели буцины и загудели рога, мрачным эхом отлетая от утесов на другом берегу реки.
Не успел угаснуть трубный отзвук, как налегла на стопорные рычаги торсионов обслуга баллист, и к вражеским укреплениям по невысокой дуге рванулись смертоносные тяжелые стрелы. За баллистами возвышался ряд катапульт, метающих округлые камни по гораздо более высокой траектории. Все эти орудия располагались на сооруженной за ночь платформе, на высоте, которая не допускала случайных попаданий в ряды легионеров, выстроенных вблизи реки.
Свой самый сильный Двадцатый легион полководец Осторий поместил впереди. Вторую линию составлял Четырнадцатый и подразделение Девятого. Построенные к битве легионы Катон видел впервые с того дня, как остаток гарнизона Брукциума примкнул к армии Скапулы. Сейчас было видно, что во многих когортах наблюдается явный недобор, кое-где людей насчитывается меньше половины. Всего в построение входило тысяч семь, не больше. Чего не сказать о силах врага: с первого взгляда становилось ясно, что легионеры в меньшинстве. Но что еще хуже, враг располагал несравненным преимуществом при обороне возвышенности. К тому же легионерам было приказано оставить в лагере свои копья, которые, как известно, малоэффективны в бою на крутых склонах. Верховный решил при взятии холма полагаться на мечи. Из кавалерии, помимо Кровавых Воронов, у римлян имелась лишь одна турма ауксилариев; остальные рассредоточились вокруг противоположной стороны холма с целью пресечь отступление войска Каратака.
Во всяком случае, оставалось на это надеяться: донесений о том, что подразделения за холмом заняли исходный рубеж, пока так и не поступало; армия вышла на позицию, не дожидаясь их. Ну, а в самом лагере оставалось лишь сопровождение обоза, которое, выстроившись по периметру палисада, наблюдало за тем, как их товарищи готовятся к битве. Чистое небо, что приветствовало людей с рассвета, постепенно затягивалось сизыми тучами, что сползались под переменчивыми порывами ветра. На холмике по соседству с лагерем, откуда открывался вид на место предстоящей переправы легионов, в немалом количестве скопилась обозная публика. Кое-кто запасся едой и вином, чтобы тешиться не только зрелищем, но и кое-чем посущественней.
– Ишь, гульнуть собрались, – заметил Катон.
По покатому склону шмыгала ребятня, играла в какие-то игры. Атмосфера мало чем отличалась от обычных гладиаторских боев. Разница была лишь в неизмеримо большем масштабе. Но и не только в нем. Если битва обернется против римлян, то зрители окажутся на линии боя наряду с самими легионерами. Катон еще раз поглядел на детей. Из них многие были детьми солдат; неизвестно, сколько из этих веселых непосед к исходу дня сделаются сиротами.
Клацанье и треск катапульт привлекли внимание Катона обратно к реке. Видно было, как каменные заряды, взлетая по дуге, на миг словно зависают в воздухе, а затем обрушиваются вниз на укрепления врага. Оценить степень урона варваров было затруднительно: едва лишь заработали римские метательные орудия, как враги залегли на земле. А до этого стояли на укреплениях плотной стеной и орали легионам что-то оскорбительное, потрясая кулаками и оружием; некоторые казали и голые зады – нате-ка, мол, отведайте. Но едва первые стрелы метнулись над рекой, как вражье воинство пало наземь, и вершина крутого склона, только что кишевшая кичливыми косматыми воинами, внезапно как будто обезлюдела, став тихой и пустынной. Те из варваров, что стояли за второй линией обороны, быстро смекнув, что камни и стрелы до них пока не долетают, медленно показались вновь и стали оглядывать картину внизу. Железные наконечники стрел цокали по камням заграждений и впивались в почву склона. От камней, пущенных из катапульт, урон был в сущности небольшой. Вблизи за заграждения, где укрывался враг, их попало немного, и можно было легко представить себе их разрушительное действие: черепа и туловища, размолотые в кровавую кашу.
Впрочем, основной целью обстрела был не разгром вражеских укреплений – для этого бы потребовался целый обоз осадных орудий. Нужно было удерживать врага головой к земле, пока легионы пересекают реку и поднимаются к заслонам. Как только они приблизятся к первой линии обороны, бомбардировка прекратится и настанет черед смертельного ближнего боя. Подняв взгляд, Катон увидел, как над второй линией обороны реет стяг Каратака, а рядом на округлом валуне, властно упершись руками в бедра, стоит высокий воин, у которого из-под шлема свисают и колышутся на ветру длинные светлые волосы и борода.
– Жаль, что мы не дотягиваемся до него – указал Катон. – А то всего один удачный выстрел, и все могло бы кончиться.
– Ты так думаешь? – с сомнением спросил Макрон. – Большинство варваров на этом острове ненавидят нас всеми фибрами души. Убить одним из них больше, одним меньше – разницы это не сделает.
– Этот бритт – именно тот человек, что воюет с нами почти все это десятилетие. Своим делом он вдохновил десятки тысяч последователей, хотя время от времени мы одерживали над ним победы и загоняли обратно в эти горы. Но и здесь он добился, чтобы силуры и ордовики заключили союз, во главе которого встал он. Не было бы Каратака, глядишь, и невзгоды наши давно бы уже закончились.
Макрон обернулся к Катону:
– А ведь были времена, когда ты им восторгался.
– Было когда-то и такое. Еще до того, как он вклинился между мной и моей женой, а теперь и ребенком, которого она вынашивает. Теперь я хочу одного: когда все это закончится, поскорей возвратиться в Рим. К первому дому, который я могу назвать своим.
– Ты будешь тосковать по армии. Мирный гражданин из тебя никудышный.
– Ты же когда-то говорил и то, что приличным солдатом мне никогда не стать.
– В самом деле?
Катон кивнул.
– Гм, – кашлянул Макрон. – Могу же я насчет чего-нибудь заблуждаться.
Раздалась пронзительная нота, и сигнал подхватили рога Двадцатого легиона. Катон с Макроном машинально подались чуть вперед, глядя на золотистый поток шлемов и доспехов передних рядов, хлынувший к стремительным водам брода. Над остриями колыхался гордый орел – символ империи. Это всегда было волнующим зрелищем для Катона, хотя сейчас он никак не мог отделаться от растущего чувства тревоги, сомневаясь в разумности лобовой атаки.