Мэри остановилась.
– А вот и мой, – сказала она.
Они подошли к ее дому.
– Как думаешь, Шелли и Натан уже вернулись? – спросил Эфраим.
– Наши окна темные, так что, скорее всего, нет.
– Верно. Что им делать в темной комнате? – спросил он с невинным видом.
Девушка легонько хлопнула его по плечу:
– Эй! Ты говоришь о моей сестре.
Но руку не убрала. Он вдруг понял, что она ждет поцелуя.
– Ну я тебе позвоню, – сказал Эфраим, делая шаг назад.
– Если тебе уже лучше, можешь ненадолго зайти. Родителей нет. Сегодня у них годовщина.
– Нет, не надо испытывать судьбу. Я лучше пойду домой и отдохну.
Внезапно Мэри поцеловала его. Ее губы были прохладными, но затем горячий язык скользнул ему в рот. Вот теперь голова у Эфраима закружилась по-настоящему.
Она отодвинулась, положив Эфу руки на грудь.
– Я знаю, что ты застенчивый, это мило, но, если честно – я хотела этого с нашего первого свидания. Не скажу, что медленно – это плохо, – сказала Мэри. – Я вижу, как быстро продвигаются Шелли с Натаном, и просто думаю, может, все дело во мне…
– Ну в этом весь Натан.
– И моя сестра. Она очень быстро увлекается.
Мэри пошла по дорожке, затем повернулась к нему.
– Было бы мило, если бы ради разнообразия ты пригласил меня, а не наоборот, – она уже отправилась к двери, как вдруг опять оглянулась – Это было так очевидно?
– Для парня не существует такой вещи, как очевидность, – ответил Эфраим. Его голова кружилась от потрясения и удовольствия. А затем появилось чувство вины.
– Вот и Шелли так говорит. Будь осторожнее, Эф.
– Спокойной ночи.
Он все еще чувствовал ее губы. Прежде он никого не целовал.
Интересно, каково это было бы с Дженой?
Мама Эфраима спрыгнула с дивана, как только он вошел в квартиру.
– Наконец-то! Где ты был?
– Что случилось? Кто-то умер?
– Не шути так.
«О, черт».
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – сказала она.
Эфраим последовал за ней на кухню. Мама набрала воду в чайник, поставила его на плиту, но забыла включить огонь. Облокотившись на стол, она мрачно посмотрела на сына.
Тот сразу сел.
– Мам, что случилось?
Ему стало страшно.
– Звонила Линда.
– Линда?
– Линда Ким, мать Джены.
– О, – Эфраим вцепился в колени, вонзив ногти в теплую ткань джинсов. – С Дженой… все в порядке?
– Ее отец в больнице. У него сердечный приступ.
Эфраим выдохнул:
– Это серьезно?
– Конечно, серьезно. Это был сердечный приступ. Он в реанимации. Доктора говорят, что шансы пятьдесят на пятьдесят.
– О, боже.
– Естественно, Джена очень расстроена. Она все еще в госпитале, на случай, если… – Увидев выражение его лица, мать взяла сына за руку.
– А нам нужно ехать? – спросил он.
– Не думаю, мы там будем только мешать.
Эфраим сунул руку в карман.
Пятьдесят на пятьдесят. Все равно, что подбросить монетку.
Он стиснул пальцы. Это была ошибка. Если бы он не загадал желание, ничего этого не случилось бы.
– Ты не знаешь, из-за чего у него случился приступ? – спросил Эфраим.
– Трудно сказать. Наверное, сильный стресс. Новая работа. Переезд.
– Мне кажется… теперь они не уедут, – он уставился в стол.
– Думаю, что не скоро. Если вообще уедут. Эф, с тобой все в порядке?
Он поднялся.
– Я буду в своей комнате.
Мать кивнула, затем вспомнила:
– О, чаю хочешь? – Она повернулась к плите и поняла, что не включила огонь. – Будет через минуту.
– Нет, все в порядке, – Эфраим встал. – Просто мне нужно немного побыть одному.
Он пошел к двери, затем повернулся, его вдруг осенило.
– А откуда ты знаешь мать Джены?
Мать взглянула на него, одной рукой все еще держась за ручку чайника.
– Мы вместе состоим в родительском комитете.
– С каких пор? – Его мать никогда не интересовалась школой. Для нее это было просто место, куда он ходил каждый день, как она на работу. Эфраим не встревал в неприятности, получал нормальные оценки, а больше ее ничто не интересовало. Теперь же перед ним стояла новая мама – именно такая, какую он пожелал.
И тут он впервые пожалел о той, прежней матери, которая его вырастила. Он любил ее вместе с недостатками и всем остальным, а об этой женщине знал так мало. Как они жили до этого момента?
– Уже три года. Мы частенько встречались с их семьей за ужином. Милый, я знаю, для тебя это должно быть очень трудно после того, что случилось с отцом…
Эфраим отшатнулся:
– Что?
– Эфраим?
– Что случилось с папой?
На глаза матери навернулись слезы:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Но мистер Ким в куда лучшей форме, чем был твой отец перед смертью. К примеру, Джон Ким не пьет, – она покачала головой.
Отец умер? Да, родители развелись, но Эфраим частенько думал, что, пусть папа теперь где-то далеко, когда-нибудь он все равно сможет к ним вернуться. Он не должен был умереть.
– Ты побледнел. Прости. Не надо было мне ничего говорить, – сказала она.
– Я просто беспокоюсь о Джене.
Мать кивнула:
– Джон выберется. Я знаю, он справится.
Эфраим заперся в комнате, сел на кровать и повертел монетку в руках. Орел или решка. Орел. Решка.
Слишком рискованно было использовать ее снова.
Каждое желание вызывало перемены, о которых он не просил, создавало ситуации, о которых он понятия не имел, вроде симпатии Мэри и смерти отца…
Почему последняя вообще так его беспокоила? Отца и раньше-то не было. Какая разница, жив он или мертв? Он не был хорошим человеком – возможно, получил то, что заслужил за то, что ранил мать. За то, что бил ее.
Эфраим допустил ошибку. Нужно загадать еще одно желание, все исправить, а потом остановиться.
И тут он вспомнил, что дал обещание. Теперь действие монетки распространялось и на Натана; они зашли вместе так далеко, и друг должен был участвовать в следующем желании. Эфраим покатал четвертак на ладони. Времени не было. Если слишком долго думать, мистер Ким мог умереть. Кроме того, если загадать желание сейчас, Натан ничего не узнает.