Моментально на смену усталости пришла обжигающая ревность и ярость.

– Заждались? Боюсь спросить, – Мила с наездом шагнула к парочке.

– Не очень, – ответила девица.

– Замолчала и отсела от меня, – обдал холодом Герхаму Базазаел. – И никогда ко мне так не прижимайся.

Девица, ссутулившись, отодвинулась на другой конец диванчика. Мила почувствовала в уголке своего сознания щенячью радость.

– Присаживайся, – с нежностью в голосе и в руках Базазаел подхватил Милу под локоть и усадил рядом с собой.

– Почему меня заставили это сделать? – спросила Мила, смягчившись.

– Заставили?

– Ну… не предупредили?

– Боялись напугать.

– А Герхаму нельзя было отправить на задание без меня?

– Ты же уже все знаешь про меня, я не имею права вмешиваться в жизнь людей.

– А я не человек?

– Ты – необыкновенный человек.

Мила расплылась от глупого счастья.

– Вот, – с этим словом она водрузила на стол портьеру с ларцом.

– Мне это не принадлежит, – нежно улыбнулся Базазаел.

– А кому это принадлежит?

– Я тебя позже сведу с этим человеком. Бокальчик вина не желаешь? – Базазаел поднес невесть откуда взявшийся бокал красного вина.

– Ну, если только один бокальчик.

– Конечно, только один.

«Бокальчик» полностью соответствовал своему названию – на тонкой ножке, с симпатичным нежным орнаментом из луговых цветов. Мила не помнила такого в своей посуде.

– Там код был составлен из цифр моего дня рождения.

– Я знаю. Садись поудобней.

Базазаел обнял Милу за плечи и ласково прижал к себе. Тело поплыло по волнам блаженства.

Зажав сигару в тонких пальцах, он медленно вдохнул и выпустил клубы сизого дыма.

– Будешь?

– Я не курю, – с этими словами Мила взяла сигару и вдохнула в себя ароматы ванили, вишни и корицы.

– Отдыхай, – прошептал он и прижался теплыми губами к ее виску.

Богатая дама

– Иннокентий! Иннокентий!

Петрович слышал свое имя сквозь страшную головную боль. Открыть глаза не было сил, но он понимал, что его не оставят в покое до тех пор, пока он не покажет признаков жизни.

Сквозь пелену проступали знакомые черты Саламатина.

– Петрович, как ты нас всех напугал, – рука друга лежала на щеке. – Скорая где?! Кровопотеря большая!

В череп вцепилась какая-то зубастая тварь и неистово прогрызала его до мозга. Петрович потянулся к этому месту.

– Тихо, тихо. Лежи. Скорая уже подъехала, – перехватил его руку Саламатин.

Обезболивающие сделали свое дело, и память начала восстанавливать последние события.

– Чем меня так? – спросил он сидящего рядом с носилками друга.

Над головой завыла сирена, похоже, машина скорой помощи рывками пересекала перекресток на красный.

– Очень интересным предметом, – ответил Саламатин, когда сирена стихла. – Внешне смахивает на ритуальное орудие, старинная вещь. Отдали на экспертизу, необходимо будет получить комплексное заключение и в области истории, и в области религии. Такие предметы обычно могут рассказать о многом. Возможно, что им же был убит Габриэль Карэ.

– Я же обещал тебе, что найду орудие убийства.

Друзья хохотнули.

– Помнишь, как все было? – на полном серьезе спросил Саламатин.

– Сейф видел?

– Видел. Ты его открыл?

– Нет. Открыли до меня. Я даже содержимое успел посмотреть, за это и получил по голове. В сейфе была большая шкатулка из плетеного металла серебристого цвета. Что в шкатулке – не знаю.

– Нападавшего разглядел?

– Не совсем… возможно, это была женщина. Хотя, могло показаться. Просто, когда я вошел в дом, услышал женскую речь, говорили по-французски. Кто бы это мог быть?

– Не знаю. Из управления никого домой не отпускали. Что тебя туда вдруг понесло?

– Не спалось. Были версии, захотелось проверить… Бонифаций! У меня собака в машине закрыта!

– Все в порядке с твоим Бонифацием, мои ребята им занимаются. Семенова вызвали. Он заберет и машину, и собаку.

– А ты как здесь очутился?

– Мне сообщили сразу, как ты вошел в дом. Признаться, тоже не спалось – и по тому же поводу. Когда я приехал, уже начался кипиш. По приборам наблюдения стало понятно, что тебя обнаружили. Их было двое.

– Кто они?

– Не известно. Они как сквозь землю провалились. Усадьба еще обыскивается. Женская прислуга на месте, в своих кроватях, но с ними теперь придется поработать.

Машина скорой помощи остановилась. Створки салона, лязгнув, распахнулись.

– Все, приехали, – пробасил парень в белом халате.

Доктор в приемном отделении, осмотрев рану Петровича, печально вздохнул:

– Да… – тоскливо протянул эскулап и уронил подбородок на грудь, так, словно прощался с жизнью пациента.

Петрович слышал от своих знакомых, что именно поэтому все, кто может себе это позволить, бегут к оптимистично настроенным зарубежным медикам, у которых все пациенты практически здоровы. В отличие от российских докторов, у которых больные чудом зацепились за жизнь только для того, чтобы сразить своей живучестью видавших виды российских врачей.

– Что, «да»? – раздражаясь, поинтересовался Петрович.

– Повезло вам, молодой человек. Но не обольщайтесь, мы еще снимки не делали, – с многозначительным видом эскулап удалился с приема.

Кафельные стены операционной вызывали ощущение надвигающейся опасности. Петрович потрогал свое обнаженное тело, накрытое измученной термостатами простыней.

– Иннокентий Петрович, как устроился? – это от входа к нему крался Саламатин.

– Не могу сказать, чтобы с комфортом. Слушай, как я тебе рад. Можешь побыть со мной? А то мне как-то не по себе.

– Вопросов нет.

– Есть новости?

– Есть. Такое ощущение, что этой ночью не спит никто. Из Франции по нашим каналам пришло сообщение: Бжозовская – безумно богатая дама. Особнячок, который мы видели – пустяшная игрушка, в сравнении с ее капиталами.

– Да ладно! Я сегодня утром никак к ее внешности титул приладить не мог, а она еще и миллиардерша.

– Внешность деньгам не помеха. Основная часть ее капиталов заключена в предметах искусства и драгоценностях, которые размещены в хранилищах крупнейших европейских банков.