И теперь эти страхи подтвердились… Этот мир не принял ее и перемолол своими жерновами, как неугодное явление.
Он шел по мостовым на казнь собственной дочери, по тем же улицам, по которым он водил ее за руку, выслушивая ее бесконечные вопросы и умозаключения. Ее звонкий смех отражался от стен этих домов, когда он отшучивался, не находя достойного ответа на ее реплики.
На торговой площади было шумно. Люди бурно обсуждали надвигающееся событие.
Клод, прижимая к себе еле живую Марию, постарался протиснуться через толпу поближе к постаменту со столбом, подножье которого было усыпано вязанками хвороста.
Толпа зашумела еще больше. Это на возведенных ярусами деревянных скамьях появился Лионский Епископ собственной персоной со своим окружением.
В следующее мгновение людское внимание переключилось на оцепленный стражей переулок. Оттуда выехала телега, запряженная мулами. На телеге, вцепившись худенькими ручками в ее борта, сидела Авелин. Она из последних сил удерживала равновесие, чтобы не упасть на дно телеги и показаться слабой. Это так было похоже на нее. У Клода рвалось от горя сердце.
Телега остановилась около постамента. Дочка сидела в ней, наклонив голову, похожая на маленького щенка, с которым поиграли жестокие люди и, перебив лапы, оставили умирать на мостовой.
Грубое рубище было собрано на шее веревкой. Из прорезей выглядывали руки в кровоподтеках, на пальцах вместо ногтей была запекшаяся кровь. Обрезанные волосы были залиты какой-то грязью. Вероятно, этим поливали бедную девочку, когда приводили в чувства после пыток.
Люди угрюмо молчали, наблюдая за происходящим. В их душах росло ощущение несправедливости происходящего, но они не знали, как выразить его. Ведь перед ними вершился суд под покровительством церкви, – проводника воли самого Господа.
Это потом лионские ткачи продемонстрируют миру силу сплоченной борьбы за свое представление о справедливости и, под натиском своего упорства, заставят содрогнуться, казалось бы, навечно незыблемый миропорядок. А сейчас они, не имевшие опыта и не познавшие своей мощи, просто стояли, сжав кулаки.
Ропот толпы прервал тишину, и Клод увидел белого ангела в белоснежных одеждах, со светлыми, развевающимися волосами. Он величественно двигался по деревянному ярусу, приближаясь к епископу.
С елейной улыбкой епископ поднял руку для поцелуя, и ангел покорно прижался к ней губами.
О чем-то поговорив с епископом, ангел двинулся в сторону Авелин.
– Мария, посмотри. Этот ангел пришел, чтобы спасти нашу девочку, – с надеждой прошептал Клод.
Мария с трудом подняла голову, и Клод почувствовал, как конвульсия пробежала по ее телу.
– Подонок! – из последних сил крикнула она, и безжизненной плетью повисла на его руках.
Белый ангел подошел к телеге, и Авелин подняла голову. Клод не узнал лицо дочери в черных разводах. Ангел о чем-то говорил, и ему показалось, что дочка улыбнулась.
Отпустив грехи, ангел отступил от телеги, и слезы отчаяния заслонили глаза убитого горем родителя.
– Слушаю…
– Иннокентий! Не спишь? – в голосе Саламатина, несмотря на плохую связь, угадывалось волнение.
– Нет, к сожалению… а хотелось бы.
– Я тебе такое сейчас расскажу, весь сон как рукой снимет.
– Неужели существует еще что-то, что может меня сегодня удивить?
– Петрович, что-то не так? Почему столько сарказма? Где ты?
– В отделении МВД по району «Черемушки». Пытаюсь одной новой знакомой жизнь спасти, – ты не поверишь, против ее воли!
– Сопротивляется?
– Ага. Сбежала. Знаю только номер ее телефона, и то – предположительно. Отразился на моем мобильном после его подключения.
– Номер телефона? Осталось только определить владельца.
– Владелец – крупная корпорация. Несколько тысяч сотрудников. Кто на номере «сидит» смогу понять только в понедельник.
– А в связи с чем такое к ней внимание?
– Она как-то связана с нашим делом… при встрече расскажу. Так чем ты меня хотел в очередной раз поразить?
– Если стоишь, сядь! Мы перехватили код электронного биометрического ключа от одного из банковских сейфов Бжозовской, который использовали буквально позавчера. Пальчики хозяйки этого несметного состояния не совпадают с дамой, которую мы задержали.
– Опаньки! То есть в день задержания Елизаветы Федоровны совершались операции от ее имени и другим человеком?
– Или у нас ненастоящая Бжозовская, а ее двойник, и мы арестовали другого человека.
– И что мы будем с этим делать?
– Писать наверх соответствующие рапорты и встречаться у Егерева, пока не санкционируют продолжение официального расследования. Часов в семь утра сможешь у него быть?
– Смогу. Чертовщина какая-то! Есть труп, и не один, возбужденное уголовное дело, даже какая-никакая подозреваемая, а расследование приостановлено незримым распоряжением. И часто в столичном регионе такое случается?
– Редко, но бывает, к сожалению, когда дело касается крупных политиков. Быть может, со временем поймем, чьи интересы затронули эти события.
Попрощавшись с другом до завтра, Петрович крикнул дежурного:
– Братец! Не поможешь устроиться на ночлег? На дорогу домой уже нет сил. Еще одну бессонную ночь мне не пережить.
– Есть у нас такое местечко. Обычно мы его предъявляем при проверках высокому руководству как образцово-показательную камеру временного содержания. Но в остальное время используем для своих нужд.
– Вот и славненько. Веди.
Большая и светлая комната была поделена на отсеки без дверей, в каждом из них стояло по койке, заправленной белоснежным постельным бельем. Погрузившись в накрахмаленные до ломкости простыни одной из них, Петрович с улыбкой вспомнил свою службу в армии срочником.
* * *
Этот великолепный бриллиант необыкновенного желтого цвета с идеальной огранкой таил в себе необъятные возможности, от которых кружилась голова. Стать повелителем всего христианского мира и управлять им разумно и с любовью, подвигая людей к совершенствованию своих знаний и преодолению лености ума. И тогда простые обыватели, познав силу разума, обретут счастье, и все невзгоды бытия: болезни, голод и даже смерть, отойдут на второй план. А добровольный и здоровый аскетизм просвещенных аристократов позволит накормить всех нищих, которые, насытившись и перестав думать о хлебе насущном, также начнут тянуться к учености. И очень скоро, через всеобщее просвещение, на грешной земле воцарится счастливое общество, целью которого будет стремление к познанию истины, а не к увеличению своих богатств.
Взволнованный возвышенными грезами, Жан Поль Батиста нервными шагами мерил двор монастыря. Окидывая взглядом каменную кладку стены, он мысленно улыбался своим восхищенным последователям, которых будет сначала сотни, потом тысячи, и наконец – миллионы. Рукава его сутаны будут вечно мокрыми от слез счастья его учеников. У него у самого наворачивались слезы умиления при мысли о том, что всем благам мира он уверенно предпочтет только собственное самопожертвование и самоотдачу, в обмен на земное благоденствие человечества.