Браницкая не сказала правды. Больше всего на свете она не хотела, чтобы ее дочь впала в отчаяние и растеклась лужей слез по паркету. Чтобы устоять, женщине необходимо видеть свое отражение в чужих глазах, сознавать, что она любима… Муж тяжело обидел Лизу. Фактически выгнал. Скоро роды, а от него ни слуху ни духу. Даже очень любившая Воронцова теща начинала сердиться. Упрямец! Ведь знает же, что ее девочка ни в чем не виновата. Чего он ждет? Что она приползет к нему первая? Не бывать этому. Чтобы сохранить чувство собственного достоинства, молодой графине нужен человек, который не скрывал бы своего чувства. Поэтому хозяйка Белой Церкви позволила Раевскому остаться.
Александр перебросил мяч старшей из племянниц Зосе.
— Выбей Казика без меня.
Малыши зашумели.
— Все, все, я иду качать Сандрин! — Он подхватил маленькую Александрину поперек туловища и понес к высоким качелям.
— Мы тоже! — заорали остальные.
— По очереди! — рявкнул на них полковник.
Лиза смотрела на него с крыльца. Как странно поворачивается жизнь! Когда-то она хотела детей от Александра, но думала, что лучшим отцом для них будет Михаил. Вышло наоборот. Родила мужу двоих и готовится подарить третьего. А возится с ее малышами Раевский. Он всегда был заводилой, атаманом разбойников. Женщина горько усмехнулась. Почему люди, если любят, причиняют друг другу столько зла?
Закутав плечи в теплую шаль персикового цвета, графиня пошла в дом. Села в уголке на диван, даже играть на фортепьяно не хотелось. Живот терся о клавиши. Кто у них будет: мальчик или девочка? Она твердо знает, когда они с Мишей зачали ребенка. Ночью в Алупке. Теперь казалось, счастливое время! А тогда даже поездка не в радость. Слишком много гостей, муж занят другими…
Лизе пришло в голову, что она не желала пожертвовать их старой жизнью ради новой, такой важной для него. Перед отъездом Воронцов бросил ей:
— Вы забавлялись мною, пока я всецело принадлежал вам. Как только у меня появились дела, вам понадобилось иное развлечение.
Это было несправедливо. И жестоко. Графиня не искала игрушек. Но… действительно хотела обратить на себя его внимание. И ради этого допускала кокетство. Пусть невинное. Ведь она сама позволила Пушкину присутствовать во время музыкальных занятий. Этого оказалось достаточно, чтобы вызвать толки. Видит бог, Лиза жаждала лишь прежних отношений. Ей даже не приходило в голову, как мало у нее останется от супруга, когда он получит должность. С другой стороны, во времена ничем не омраченного счастья разве не замечала она, что в глубине души Михаилу совсем не так хорошо, как он старается показать? Ему бывало смертельно скучно. И пусто без дела.
Теперь муж считает ее падшей. За все время не написал ни строки!
Между тем письма с обеих сторон были отправлены. И не вина корреспондентов, что они не дошли по адресу. Когда дворовые поехали в Одессу за вещами, молодая графиня вручила старшему — Миколе Почепцу — грамотку. Он же должен был привезти ответ. Целковый и штоф водки стоило их с Михаилом счастье. Робкое, с таким трудом написанное послание оказалось в руках у Александра. Раевский не унизился до того, чтобы читать чужие письма. Бросил в огонь. Так же поступил и с графским. Он-то надеялся, что, не получив от жены ни слова, Воронцов взбесится и не станет марать бумагу. Но Михаил промучился ночь и наскреб горсть слов, мол, нельзя ли как-то объясниться. Его конверт Раевский тоже сжег, не распечатав. Он поступил так не по внутренней щепетильности. Просто боялся узнать, что эти двое говорят друг другу.
Мало-помалу подошло время родин. От наместника не было ни звука. Старая графиня уже кляла зятя последними словами.
— Я списался с Одессой, — сказал ей как-то вечером Александр. — Его сиятельство гласно выражает сомнение в своем отцовстве.
На беду Лиза стояла на лестнице. Важно уметь подгадать, кто где окажется во время твоих откровений. Ночью начались схватки, и к утру девочка появилась на свет. До вечера следующего дня графиня так и не пришла в себя: у нее вспыхнула родовая горячка. Доктор Хатчинсон серьезно опасался за жизнь хозяйки.
Скрипнув зубами, Александра Васильевна сама взялась за перо. Что за каменное сердце у этого человека?! Неужели она ошиблась в нем? Подбирая самые осторожные выражения, сообщила о рождении дочери и болезни Лизы. Спрашивала, когда зять приедет и как назвать ребенка. Ни в чем не укоряла. Трудно было писать дипломатичнее. И снова граф не ответил. Не по своей вине…
Лиза открыла глаза. Солнечный свет вызывал резь. Губы спеклись, хотя ей поминутно давали пить. Лихорадка продолжалась две с половиной недели и оставила по себе такую слабость, какую, наверное, испытывает дно моря после отлива. Молодая женщина лежала в спальне, окно было открыто, но задернуто занавесками, ветер шевелил их. Рядом на стуле сидел Александр. Он оставался с ней все это время. Ни сестры, ни мать не сумели его выпроводить.
— Помнишь сказку про Финиста Ясного сокола? — спросил кузен. — Там жена могла побыть возле любимого только когда он спал. Ты оставалась без сознания и не гнала меня.
— Спасибо, — слабо улыбнулась графиня.
Больше ни слова. Раевский чувствовал, как тяготит ее. Странное дело, именно сейчас он вдруг понял, что ей все равно. Был здесь кто-то, или нет. Ухаживал, или бросил. Она думает о другом. Сознание собственного бессилия охватило Александра. Впервые со времени свадьбы кузины он готов был поверить, что не нужен ей.
Ноябрь 1824 г. Санкт-Петербург. Зимний дворец.
Фамилия Ламсдорф действовала на великого князя как красная тряпка на быка. Услышав ее за столом вдовствующей императрицы, Никс еле сдержался, чтобы не наговорить гадостей. Вместо этого он выждал минуту-другую, пока горячая лава раздражения начала густеть и подергиваться пеплом. В такие моменты великий князь становился особенно язвителен.
— Полагаю, мои блестящие манеры должны были бы разочаровать вас, мадам, в педагогических способностях этого господина.
Повила пауза.
— Но кого же ты хочешь? — осторожно задала вопрос Мария Федоровна. — Мальчик растет.
Кого? А действительно, кого? Никс покусал губу. До сих пор он считал, что время терпит. Но Саше седьмой год. Труба зовет. Няни и бонны должны исчезнуть. Привычка спать с ночником тоже.
— Не стоит спешить, — с неожиданной рассудительностью заявил царевич. — Все само собой выровняется. Зачем давить на ребенка? Вспомните, я очень плакал, когда от меня удалили мисс Лайон.
— Вам было пять! — возмутилась Мария Федоровна. — От чего вы пытаетесь оградить Сашу?
И опять Никс сдержался.
— Так кто же? — настойчиво потребовала вдовствующая императрица. — Поймите, Николай, ваш ребенок не может всю жизнь просидеть в теплом гнездышке, которое вы с Александрой ему свили…
«Почему нет?»