И столь же неожиданно оказался на прежнем месте, посреди кустов, ясным летним днем. Солнышко светило вовсю, с мороза показалось, что жара вокруг стоит жуткая, я даже немного вспотел.
И не раздумывая, ломанулся из кустов, уже напрямик, проламываясь сквозь хлеставшие по липу зеленые ветки. Боялся: а вдруг оно двинется следом и опять накроет, утащит в чужую зиму с двумя лунами.
Остановился у будки. Колотило всего, как в лихорадке. Уже не обращая внимания ни на дерьмо, ни на запах, выхватил из внутреннего кармана шинели бутылку, вмиг выдернул плотно сидевшую пробку и одним духом высосал грамм сто пятьдесят.
Самогонка была добрая, крепенькая, но все равно как-то и не забрало — случается такое, когда по каким-то причинам нервы на пределе…
Закупорил бутылку, спрятал. Жадно выкурил папироску. Все же немножечко забрало. И подумал я, что нужно уносить ноги от этого проклятого места, мало ли как может обернуться…
И чуть ли не бегом припустил вниз по тропинке, пару раз терял равновесие, но справился, не падал. Очень быстро оказался в привокзальной толчее, отошел к стеночке, закурил вторую. Уже не так колотило, хотя пальцы подрагивали. И в голове — совершеннейшая каша.
И я сделал то, чего сначала делать не собирался: вернулся на базарчик, отыскал бабусю и выменял у нее еще одну бутылку, на сей раз на банку нашей тушенки. Провианта у меня теперь осталось маловато, выдан он в расчете на все время пути — ну и наплевать, ужмусь немного, не впервой, с голоду нее же не умру, а в крайнем случае, если подвернется такой же вот базарчик, променяю часы, они у меня хорошие, трофейные, и не какая-то штамповка — на камнях, с немецким орлом на черном циферблате и зеленоватыми фосфорными полосочками на стрелках и делениях рядом с цифрами…
По-хорошему, следовало бы доложить в комендатуру: мол, так и так, у вас тут под носом завелось какое-то чертово местечко, которое людей зашвыривает неизвестно куда, так что вы бы поосторожнее, мало ли кто туда угодить может…
Чуть пораскинув мозгами, я эту мысль отбросил. Будь это в полку, где я воевал давно и заслужил некоторый авторитет, наверняка нашлись бы люди, способные мне поверить, послали бы туда бойцов. Но для здешних я никто и звать меня никак, незнакомый сержант, да еще и с явственным запашком только что выпитого. Крепко я сомневался, что мне; поверили бы и послали туда патрулей. Да и до поезда меньше часа, нужно озаботиться уже чисто житейскими делами: распрекрасно я знал поезда военного времени, давка при посадке будет жуткая, места ненумерованные, вагон жесткий, набьется всеми правдами и неправдами народу…
Когда объявили посадку, я, заранее изготовившись, ввинтился в толпу военных и гораздо более малочисленных гражданских, захватил-таки полку, правда, третью, багажную, но так даже лучше. Едва поезд тронулся и набрал ход, отломил я кус колбасы, вынул пару сухарей и, отвернувшись к стенке, прикрывшись шинелью внакидку, стал прихлебывать, забористую бабусину самогонку — чтобы побыстрее выпасть из ясного сознания, забыться сном, несмотря на раннее время. Перед глазами все еще стояли заснеженная долина, замерзшая река, две луны на звездном небе.
Первую бутылку я прикончил не до конца, всегда умел рассчитывать выпивку. Как только понял, что дошел до нужной кондиции, закупорил остаточки, спрятал бутылку и помаленьку соскользнул в сон. Вторую растянул на два дня, ел мало, больше спал, так что, когда почти добрался до фронтовых тылов, оставалась еще банка консервов и пара сухарей, так что часы толкать не пришлось. Как оно всегда и бывает, на последнем отрезке пути, пусть и невеликом, пришлось потыкаться-помыкаться: никто не знает толком, где такой полк, к тому же секретность соблюдается вовсю, на указателях не обозначения частей и даже не номера полевой почты, а попросту: «Хозяйство Иванова» или там Козлодрищенко. Кто знает, тот найдет, кто не знает — поблукает. Ну, когда я добрался до позиций нашей дивизии, стало гораздо легче, нашлось кому растолковать дорогу, и фамилии на указателях начали попадаться знакомые. Добрался. Встретили хорошо — правда, как оно и бывает, не все мои старые сослуживцы оказались в наличии: кто в госпитале, кто убит…
Никому я эту историю на фронте не рассказывал. Кто поверит? Да и после войны, на гражданке, только раз. Собственно говоря, и не рассказывал вовсе. Просто встретился мне человек, родившийся в том самом городе и долго там проживший. Вот я и попытался осторожненько, обиняками выяснить: не слышал ли он что про плохое место у вокзала? Но вопросики задавал так осторожно, очень уж издали заходил… Он ничего не понял, и я не стал откровенничать.
Меня так никогда и не тянуло постараться узнать побольше о месте, куда так неожиданно занесло. Характер не тот, чихать мне, по большому счету, на всякие там нераскрытые тайны, пусть даже касавшиеся меня лично. И газеты я почитывал, и книги, но нигде не встретилось упоминания о чем-то похожем, а специально я не искал.
Довелось мне побывать в том городе еще раз, уже году в пятьдесят пятом, в командировке. Уже в совершенно другом качестве: давно закончил техникум, работал техником-строителем. Если прикинуть, тот же сержантский состав, только на гражданке. Техником-строителем я и на пенсию ушел, никогда не пробовал подняться повыше, всю жизнь так и проходил в сержантском составе, что военном, что гражданском. Вряд ли из-за отсутствия ума или по недотепистости. Просто… Меня и такая жизнь вполне устраивала еще с фронта: с сержанта спрос меньше, чем с офицера, не взваливаешь на себя лишнюю ответственность — и на гражданке, в общем, то же самое, разве что вместо сержанта техник, а вместо офицера — инженер. Вы только не подумайте, что я ленился или волынил. Служил исправно и работал потом не хуже других, имеется и значок «Ударник коммунистического труда», и медаль «За трудовое отличие». Просто никогда не хотел подняться выше, мне и так жилось хорошо…
Так вот, в те времена пассажирские авиаперевозки еще не приняли того размаха, что нынче, о Ту-104 еще и не слыхали, летали в основном Ли-2, часто бывшие военно-грузопассажирскими, и «сержантский состав» вроде меня, техника, главным образом ездил по железной дороге. Благо времена давно уж невоенные, не было той толчеи, все культурнее — билет с местом, плацкарта, чай разносят, вагоны-рестораны имеются…
Вокзал не особенно и изменился, разве что подкрасили-подновили, да близлежащие домики снесли все до одного, вовсю шли новостройки. Однако не только горушка — а куда же ей деться? — осталась на прежнем месте, но и трансформаторная будка прежняя, только выкрашенная заново. Ни по приезде, ни при отъезде я, конечно, и не подумал туда лезть: хватило одного раза, нечего искать дурных приключений на собственную задницу, я не юный пионер из приключенческих романов, которыми у меня сынишка зачитывался. Выскользнул живой-здоровый — и прекрасно. Кому-то могло и не повезти, если я не один такой. Только подумал без особого интереса: если сейчас у нас зима, там, наверное, лето? И выкинул опять из памяти. Ну вот такой уж я человек приземленный, каков есть…
ОТ АВТОРА: Вот что самое интересное: это единственная история, из всех мне рассказанных, получившая неожиданно продолжение в более поздние времена. Разговор с бывшим сержантом состоялся осенью восемьдесят второго, а гораздо позже, уже в две тысячи шестом пришло письмо по электронной почте. Человеку только сейчас попала в руки моя книга «НКВД: война с неведомым», вышедшая три года назад, — и он решил поделиться загадочным случаем из собственной жизни. Ну, не он первый: после той книги мне прислали с полдюжины подобных писем: «А вот у меня был случай…» Иным, в принципе, можно и поверить, иные выглядели списанными из всяких дешевых газет и журнальчиков, специализировавшихся на «чудесном и непознанном» (где сплошь и рядом печатали дикую залепуху, стопудово высосанную из пальца). Я и сам, грешным делом, однажды сфабриковал подобную «сенсацию», и она, как говорится, ушла в народ, зажила самостоятельной жизнью (но я об этом подробно рассказывал в одной из книг серии «Сибирская жуть» и повторяться не буду).