— Я действительно очень рад, что заглянул к вам в гости, — сказал он Марсии.
Желание Дэвида поскорее избавиться от мистера Харриса как-то незаметно перешло в желание избавиться от них обоих. Его чистый уютный дом, прекрасное столовое серебро не должны служить фоном для их пошлых заигрываний. Почти грубо он схватил чашку Марсии и отнес на кухню, а затем вернулся и протянул руку к чашке мистера Харриса.
— Не утруждай себя, Дэйви, — сказала Марсия и снова улыбнулась ему так, словно они вдвоем состояли в каком- то тайном сговоре. — Я вымою посуду завтра, дорогуша.
— Ясное дело, посуда может подождать, — сказал мистер Харрис, поднимаясь. — Давайте-ка переместимся в более комфортную обстановку.
Марсия встала из-за стола и провела его в гостиную, где оба уселись на диван.
— Иди сюда, Дэйви, — позвала Марсия.
Но Дэвид не мог вынести вида своего стола, покрытого грязными тарелками и сигаретным пеплом. Он перенес посуду и приборы на кухню и сложил в мойке, однако мысль, что они будут еще долго лежать там липкими и засаленными, оказалась слишком мучительной; посему он надел фартук и открыл кран. Пока он мыл и тщательно протирал тарелки, чашки, блюдца и столовое серебро, Марсия то и дело кричала из гостиной:
— Дэйви, чем ты там занимаешься? Дэйви, оставь это и иди к нам! Дэйви, я не просила тебя все мыть!
На последнюю реплику мистер Харрис заметил:
— Пускай моет, раз ему нравится.
Дэвид расставил на полках чистую посуду — теперь нельзя было отличить чашку, которой пользовался мистер Харрис, от чашки Марсии, где уже не осталось следов губной помады, или от той, из которой сам он допил на кухне свой кофе, — и уложил серебро в футляр: сперва вилки, по две в ячейку (когда наберется полный комплект, в каждой будет по четыре предмета), затем ложки — одна на другую в ячейках соответствующей формы — и, наконец, ножи, вставив их в петельки на крышке футляра. Когда ножи для масла и длинный нож для пирогов и тортов заняли свои места, остриями в одну сторону, Дэвид опустил крышку над сверкающим серебром и убрал футляр на верхнюю полку. Выжав и повесив сушиться посудное полотенце, он снял фартук и медленно вышел в гостиную. Марсия и мистер Харрис сидели на диване вплотную друг к другу и вели разговор по душам.
— Моего отца тоже звали Джеймс, — как раз в этот момент сообщила Марсия и повернулась к вошедшему Дэвиду. — Очень мило с твоей стороны, Дэйви! Спасибо за посуду.
— Пустяки, — промямлил Дэвид.
Мистер Харрис смотрел на него с заметным раздражением.
— Мне следовало бы тебе помочь, — сказала Марсия, после чего повисла пауза. — Может, присядешь?
Дэвид узнал этот тон: так хозяйка, не зная, что еще сказать, обращается к нежеланному гостю, который пришел слишком рано либо засиделся допоздна. Именно таким тоном он сам намеревался заговорить с мистером Харрисом.
— Мы с Джеймсом только что обсуждали… — Она запнулась и, рассмеявшись, взглянула на мистера Харриса. — А что мы, собственно, обсуждали?
— Не суть важно, — сказал мистер Харрис, по- прежнему пристально глядя на Дэвида.
— Что ж, — промолвила Марсия неопределенно, а потом широко улыбнулась Дэвиду и повторила: — Что ж…
Мистер Харрис взял пепельницу с тумбочки, поставил ее на диван между собой и Марсией, извлек из нагрудного кармана сигару и обратился к Марсии:
— Вы не против, если я закурю?
Марсия кивнула, он распечатал сигару, обрезал кончик и сунул ее в рот.
— Табачный дым полезен для растений, — промычал он, прикуривая. Марсия одобрительно засмеялась.
Дэвид поднялся на ноги. На языке вертелось начало фразы, типа: «Мистер Харрис, я полагаю, вам пора…» — но вместо этого он сказал, обращаясь одновременно к обоим гостям:
— Я хотел бы побыть один, Марсия.
Мистер Харрис встал с дивана и сердечно произнес:
— Был очень рад с вами познакомиться.
Схватив руку Дэвида, он больно сдавил ему пальцы в рукопожатии.
— Я хотел бы побыть один, — снова сказал Дэвид, обращаясь к Марсии, которая тоже поднялась.
— Жаль, что ты покидаешь нас так рано, — сказала она.
— У меня еще много дел, — произнес он чуть ли не извиняющимся тоном, сам того не желая, и Марсия одарила его очередной заговорщицкой улыбкой.
— Не забудь свой ключ, — сказала она.
Ошарашенный Дэвид покорно взял со стола ключ от ее квартиры, попрощался с мистером Харрисом и пошел к двери.
— Спокойной ночи, дорогуша! — крикнула ему вслед Марсия.
— Спасибо за изумительный ужин, Марсия, — только и смог сказать он, покидая свой дом.
Миновав лестничную площадку, он открыл дверь в квартиру Марсии — все то же криво стоящее пианино, все те же разбросанные бумаги, грязное белье и неприбранная постель. Дэвид присел на кровать и огляделся. Здесь было холодно и неуютно, а когда он подумал о своем милом теплом гнездышке, за стеной послышался хохот и резкий звук передвигаемого стула. Потом они включили его радио. Чувствуя себя совершенно разбитым, Дэвид наклонился и поднял с пола листок бумаги, а затем, уже машинально, стал собирать бумажки — одну за другой.
Когда, вернувшись вечером к себе в меблированную комнату, Эмили Джонсон обнаружила пропажу трех лучших носовых платков из ящика комода, она ни секунды не сомневалась в том, кто это сделал и как ей следует поступить. Она прожила здесь полтора месяца, и в последние две недели у нее то и дело пропадали мелкие вещи. Так она лишилась нескольких носовых платков, брошки с чужими инициалами, которую купила на распродаже и надевала всего-то пару раз, флакона духов и одной собачки из набора фарфоровых безделушек. Довольно скоро Эмили вычислила похитителя, но пока не спешила переходить к ответным действиям. Жаловаться домовладелице не хотелось — пропажи были несущественными, и она была уверена, что сможет разобраться с этой проблемой без посторонней помощи. С самого начала под подозрение попала одна особа, остававшаяся дома, когда большинство жильцов уходило на работу; а в одно прекрасное воскресное утро, спускаясь с крыши, где она нежилась в шезлонге на солнышке, с верхнего лестничного пролета Эмили увидела, как эта особа выходит из ее комнаты и спускается вниз. И вот теперь она решила наконец покончить с этим раз и навсегда. Сняла пальто и шляпку, разложила по полкам принесенные продукты, поставила на электроплитку банку тамала [13] и, пока еда разогревалась, прорепетировала свою речь.