И закружилась под ногами земля, непонятным образом ускользала, ввергая молодые души в бездонную пропасть страсти. Наконец-то вырвалось на волю пламя любви, охватив буйным пожаром тела! Ничто не могло остановить этого порыва! Слишком выстраданное и томительное было ожидание! Слишком туманное и неопределённое ожидало их будущее. А так хотелось любить! Любить сейчас и без оглядки! Если уж гореть, то ярким пламенем, если любить, то безрассудно!
Девушка сдержанно вскрикнула от боли, но уже через некоторое время полностью отдавшись воле чувств, стонала и извивалась под бурным напором ласк и любви. Упругие девичьи груди лихорадочно вздымались от возбуждённого дыхания. Всё тело трепетало в сладкой истоме. О таком блаженстве Янинка и не мечтала! Не задумываясь, она променяла бы годы серой жизни на несколько минут такого безумного счастья.
А Прохор был просто ошеломлён! Такого яркого и естественного проявления страсти он никак от Янинки не ожидал. Не только не ожидал, но и вообще не встречал и даже не слышал о таком. Ему с самого начала казалось, что повзрослевшая в диком лесу девушка, тоже должна быть дикой и необычайно стеснительной в любовных утехах.
Янинка, полностью отдавшись непреодолимому природному зову, ни в чём себя не сдерживала, и это ещё больше распаляло страсть Прохора.
Предавшись любви, молодая парочка напрочь забыла о существовании другой мирской жизни, переполненной множеством бед и редкого веселья, изнуряющего труда и частого голода. Как и для всех влюблённых, для них остановилось и время. Первая это заметила Янинка:
— Ой, скоро смеркаться начнёт, — она вскочила на ноги и без всякого стыда предстала перед Прохором во всем своем обнажённом совершенстве.
У парня перехватило дух. Он зачарованно залюбовался стройной девичьей фигурой с высокой грудью. Плавные линии изящных бёдер и соблазнительный чёрный треугольник в нижней части плоского упругого живота вводили Прохора в безумно-сладкий трепет. От такого потрясающего зрелища можно и вовсе забыть обо всём на свете.
Девушка лукаво улыбнулась, видя, как залюбовался ею парубок. Переполненная счастьем, она подхватила с земли одежду и начала спешно одеваться.
— У-ух, зябко становится. Нет ещё настоящего тепла, — поёжилась Янинка и, глянув на Прохора, звонко рассмеялась: — Не забудь рот закрыть, а то так и поедешь к женке с открытым ртом!
Девушка весело подтрунила над Прохором, но, ненароком упомянув о Марыльке, тут же сама поникла.
— Да уж… пора возвращаться, — грустно и с неохотой согласился Прохор.
Возвращаясь домой, Прохор осмысливал сегодняшнее событие. Настойчиво ища встречи с Янинкой, он собирался было проявить твёрдость характера и здравость рассудка, чтобы раз и навсегда избавиться от назойливых наваждений. И если эта девка не внемлет доводам, чтобы оставить его в покое, то он готов был идти даже на угрозы и решительные действия. Какие?.. И Прохор вдруг ухмыльнулся своим напыщенным замыслам. Если честно, все эти намерения жили у него лишь только в мыслях и только для очистки совести. Он это прекрасно осознавал, но до сегодняшнего дня боялся признаться в этом самому себе. Он также догадывался, что вероятнее всего может получиться то, что получилось! И первая же встреча с Янинкой показала всю несостоятельность намерений Прохора. Всё пошло кувырком. Вместо задуманного избавления от навязчивых мыслей, он влип окончательно. Но больше всего Прохора поразило то, что он был рад такому исходу. Вспоминая все заготовленные слова и фразы, которые он собирался жестко высказать Янинке, окрылённый парень уж в который раз удивлённо ухмылялся: «И надо же было до такого додуматься!»
Но чем ближе он подъезжал к Черемшицам, тем быстрее угасало его возбуждённое ликование. Угрызения, забившиеся в самый дальний закуток души, начинали всё увереннее заявлять о себе. Прохор не знал, как предстанет перед Марылькой и что будет рассказывать о сегодняшнем дне. Чувство вины нарастало, а врать Прохор не умел. «Эх, был бы сейчас язык, как у Лявона — и никакого б волнения!» — невесело подумал он и с тревогой глянул на появившиеся в сумраке крыши черемшицких хат.
Стемнело. У порога Прохор замер в нерешительности. Ему, конечно, не впервой возвращаться из леса поздним вечером, но тогда не надо было что-то придумывать и лгать. Больше всего он опасался своего виноватого взгляда, по которому Марылька сразу может догадаться, что он что-то скрывает. Ну никак не шла ему маска лицемера и притворщика, да и примерять её было противно… И вдруг перед самым носом Прохора дверь распахнулась.
— Ну, наконец-то! — облегчённо выдохнула Марылька, увидев на пороге мужа. — А то мы волноваться уже начали.
— Не подрасчитал маленько… Хотелось всё оглядеть, вот и забрался в самую даль…
— Во всём старание проявляешь. Проголодался небось, — ласково проронила Марылька. — Иди садись, кормить буду. Мы-то уж повечеряли. Ждали-ждали тебя, да и не дождались.
Марфа и меньшие дети уже спали. В припечке [58] весело потрескивала лучина, создавая в избе оранжевый мерцающий полумрак.
Прохор сел за стол, на котором вскоре появилась селянская снедь. В душе он радовался скудному освещению, скрывающему его волнение. Разговаривать не хотелось: мог что-нибудь сказать не так. Медленно пережёвывая, он краем глаза наблюдал за Марылькой. Слава богу, что хоть с расспросами, кажись, пронесло.
— Ешь, да и спать пора. Завтра вставать на заре, не забыл?
— А чёрт, совсем из головы вылетело! — попробовал изобразить огорчение Прохор. Эта тема сейчас была как раз кстати. Но его неумелая игра сделала своё дело.
— Раньше не вылетало. Что у тебя опять там в голове, коль наказы пана Хилькевича вылетают? — Марылька устремила пристальный взор на Прохора.
От такого изучающего взгляда ему стало не по себе.
— Опять ты за своё, — недовольно буркнул Прохор, а про себя начал молить бога, чтобы снова не начались выпытывания, которые потом непременно перерастут в обиды и упрёки.
— Дане. Просто спросила, — неожиданно спокойно сказала Марылька.
— Ладно, пошли спать.
В этот поздний вечер муж и жена мирно улеглись отдыхать. Прохору не верилось, что так гладко всё прошло. Если бы Марыля всерьез что-то заподозрила и учинила ссору, то, возможно, жизнь многих героев этого повествования сложилась бы совсем иначе.
Поутру Прохору с паном Хилькевичем предстояло отправиться по делам на целый день в Каленковичи. Домой возвратятся почти ночью, и Прохор надеялся, что за это время волнение за греховное прелюбодеяние вообще притупится и пройдёт. Такой оборот вселил в него сомнительное убеждение, что можно безнаказанно и согрешить. И сейчас такое убеждение его очень даже устраивало…
Так у Прохора начались не частые, но бурные встречи с Янинкой. Сначала он думал, что после нескольких тайных свиданий его плоть насытится грешной любовью, и отношения сами по себе остынут. Но с каждой новой встречей, с каждой изменой Прохор всё больше привязывался к Янинке и всё больше приспосабливался к роли любовника. И если бы несколько месяцев назад кто-либо опрометчиво предсказал ему такое греховное поведение, то он не только не поверил бы, но мог бы и врезать очернителю за такие слова.