Полицию, что ли, вызвать?
Но я сделала еще одну попытку овладеть ситуацией:
– Осторожнее! Ты же на ногах не стоишь. Шел бы спать.
– Заткнись! – взвизгнул он. – Не смей мной командовать! Или я… – Его пальцы сомкнулись на горлышке вазы…
Не знаю, успел ли он увидеть выхваченный мной пистолет. Как бы там ни было, с реакцией у него всегда было совсем плохо. Я оказалась быстрее. Мне пришлось. Я защищала себя и своих детей.
Валентин еще замахивался, а я уже спустила курок – раз, другой, третий… – все шесть патронов.
Предпоследняя пуля выбила ему глаз.
Последняя ушла в стену, потому что он рухнул на пол.
15.12.2042. Город.
Клиника. Макс
– Она ничего не будет чувствовать, – пожилой доктор, после ухода Феликса утащивший меня в свой кабинет, повторил эту фразу раз, наверное, десять. Он врал, конечно. Что он мог утверждать, не зная, как оно там на самом деле? И я не знаю. И никто не знает. Он много еще чего наговорил, но я почти не слушал. Думал? Да нет, скорее, ждал какого-то знака свыше, ну или озарения. Хотя какие уж тут знаки и озарения. Сплошной мрак.
Я сунул распечатанные доктором квитанции в карман, договорился о графике посещений мамы, попрощался и вышел. Ну вот. Теперь Риту обязательно прооперируют. Именно это повторял я себе, стоя столбом в коридоре и не зная, куда дальше идти.
Легко быть благородным: выбор между добром и злом очевиден для любого нормального человека. Даже если нужно пожертвовать собой. А если – не собой? А если выбор не между добром и злом, а между двумя «злами»?
Где, у кого я прочитал, как отец говорит сыновьям-подросткам: я не могу наказать вас и тем избавить от чувства вины, взрослые люди совершают поступки – и потом живут с их последствиями.
Мысль о том, чтобы вернуться домой, казалась страшнее, чем предложение живьем закопаться в могилу. Домой? Туда, где все напоминает о маме? Мне впервые в жизни захотелось напиться, напиться до беспамятства. Но что толку? Нельзя же напиться на всю оставшуюся жизнь.
Позвонить, что ли, Феликсу, обрадовать? Но я только покрутил в пальцах телефон и сунул его обратно в карман. Не сейчас. Сначала мне надо успокоиться. Смириться с тем, что произошло. Взрослый человек совершает поступки, а потом живет с их последствиями. С памятью об этих поступках – в первую очередь.
Я отправился на стоянку, где оставил свой «кубик». На улице заметно потеплело, небо стало ниже, по нему тяжело плыли рыхлые облака. Судя по всему, скоро начнется снегопад. Я сел за руль, но с места тронулся не сразу. Куда ехать-то? И что вообще делать? Как жить дальше?
Иногда мне кажется, что в мире есть кто-то или что-то, что управляет нами, направляет нас, одобряет или осуждает наши действия. Бог, судьба, фатум, рок или что-то еще – не могу сказать.
Или, как минимум, что в мире все взаимосвязано значительно сильнее, чем кажется нам. А мы частенько проскакиваем перекрестки и развилки судьбы (налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – себя потеряешь), даже не замечая их.
Если бы я не медлил так на стоянке, если бы сразу выехал… или если бы был в своем всегдашнем благодушном настроении…
…наверняка я бы и внимания не обратил на двух дюжих санитаров, загружавших носилки с пациентом в машину.
Но мои чувства теперь обострились до крайности, восприятие было ясным и отчетливым, как часто бывает в самых критических ситуациях, когда мозг и тело работают то ли отдельно друг от друга, то ли наоборот – обретают немыслимую в обычной жизни синхронизацию. Мне это очень хорошо знакомо – не раз и не два испытывал на работе.
Вот и сейчас я сразу же заметил, что фургон не был ни «Скорой помощью», ни реанимобилем. Обычный фургон, серого цвета, без окон. В таких возят почту или товары с доставкой на дом, но никак не больных. А ведь эти парни пытаются засунуть носилки с лежащей на них девушкой именно в этот серый фургон. А потом я обратил внимание на носилки и обмер – там лежала Рита.
В голове что-то щелкнуло. Я перестал задумываться. Спущенная с тетивы стрела не задумывается – она неукоснительно стремится к цели. Ее ведет не размышление – импульс. Или судьба.
Тронув «кубик» с места, я почти сразу же затормозил, перекрывая выезд со стоянки.
«Санитары» (я уже не верил, что это санитары, да и видок у них был не сказать чтобы медицинский), заметив меня, остановились, и быковатого вида парень примерно моих лет с нескрываемым вызовом буркнул:
– Чё надо? Освободил выезд, слышь!
– Вы куда ее грузите? – спросил я довольно спокойно (стрела не нервничает, не психует – она просто летит к цели).
– Тебя это колышет? Отвалил с дороги, кому сказал!.. – с вызовом ответил «бык».
«Санитары» опустили носилки прямо на землю. Напарник «быка» встал рядом, сунув руки в карманы и сильно горбясь. Он был худой, жилистый, с нездоровой, землистой кожей. Бабушки у подъезда, вероятно, считали его наркоманом. И не исключено, что они были абсолютно правы.
– Ее должны были оперировать, – все так же спокойно сказал я. – Здесь, в больнице. Куда вы ее везете?
– Не твое дело, – злобно цыкнул худой, а «бык» решительно шагнул вперед и добавил с вызовом:
– Слышь, фраерок, канал бы ты…
Тот, кто грубит, заведомо не уверен в своей правоте. Похоже, я не зря вмешался (хотя еще неизвестно, я ли вмешался: по-моему, мной двигали не собственные соображения, а какие-то посторонние, высшие силы).
«Бык» даже не сообразил, откуда ему прилетело в переносицу, но болевой шок (когда ломают нос, человек действительно чувствует, как «искры из глаз посыпались», вплоть до потери сознания) моментально вывел его из игры. «Наркоман» все-таки успел вытащить из кармана нечто, оказавшееся полицейским тазером [4] , но я ударом ноги выбил «игрушку», а вторым ударом вырубил и самого «наркомана». Из машины рванулся водитель, тоже с тазером на изготовку, но тут все было еще проще, я прыгнул вперед и провел самую элементарную подсечку. А пока он неуклюже падал, добавил по затылку. Теперь диспозиция обрисовалась такая: «бык» сидит на асфальте, прижав руки к лицу, и воет, «наркоман» и водитель смирнехонько лежат в отключке.
Меж тем больничная охрана так и не появилась. Ни во время драки (что еще можно было понять: кому охота попадать под чужую, в общем, раздачу), ни даже когда я переносил Риту в свою машину. Удивительно. Сговорились они, что ли.
Впрочем, я тут же об этом забыл: подняв девушку на руки, я не увидел на ее голове повреждений. Что за черт! Усадив спасенную в «кубик», я осмотрел ее более тщательно. Ничего. Чистые густые волосы, под которыми ни шишек, ни ран, ни ссадин – а ведь ее должны были начать готовить к операции, то есть, как минимум, побрить. Ну ладно, побрить голову еще не успели, но ведь и на теле – ни малейших повреждений. Ну, по крайней мере, на его открытых частях. И это после тяжелой аварии, после того, как ее вышвырнуло из машины и приложило об землю? Я, знаете ли, спасатель, я знаю, как выглядят пострадавшие. А тут – ничего.