Я отогнул «зубастые» проволочные края и, скользнув в щель, на несколько секунд замер.
Вроде тихо. Я перебежал сначала к вертолету. Вблизи он оказался покрупнее. Не пятиместная «пятисотка», а русский «Ка-25» – я с таким имел дело еще в бытность егерем, да и в спасательные времена приходилось.
Еще немного выждав, я переместился к ближайшему строению. Это, похоже, хозблок. А вот это длинное здание как раз то, что мне нужно. Пригнувшись, я быстро перебежал к нему. Ночь, на мою удачу, выдалась темная, а на освещении территории они тут, похоже, экономят. Ну молодцы, сами виноваты. Я-то и в темноте неплохо вижу. Прижался к стене, перевел дыхание и – потихоньку-потихоньку, по стеночке, двинулся к входу, внимательно глядя по сторонам, а главное, прислушиваясь.
Холод и ветер, к счастью, не сопровождались снегопадом, так что следов за мной не оставалось.
«Макс», – послышалось вдруг сквозь свист ветра. Что за черт? Я прислушался. Да нет, просто ветер свистит. Действительно, похоже на «макссссс». Эх, надо было Риту хоть силой на острове оставить – промерзнет ведь, еще заболеть ей не хватало. С ума я, что ли, сошел? Нашел о чем думать – вот сейчас-то. Рита – взрослая девушка, сама, наверное, в состоянии сообразить, как поступать. Угу. Мало того, что взрослая, так еще и, дружище Макс, не твоя девушка. Не забыл? Ч-черт!
Вот, наконец, и вход. Потихонечку открываю дверь, держа на изготовку короткий автомат, страшно мешавший, пока я лез на скалу: вроде и немного весит, а центр тяжести смещается. Впрочем, это неудобство как раз терпимое. Надо же, какой Алекс молодец: еще осенью, когда ему впервые пришла в голову мысль, что, быть может, придется из города бежать, сразу об оружии позаботился. Когда действительно пришлось, черта с два мы бы где что добыли.
В небольшом предбаннике пусто и почти темно. Горит только лампочка пожарной сигнализации. Или не пожарной, черт их тут знает!
Ага, вот еще полоска света выбивается слева из-под двери. Решительно смещаюсь туда, резко открываю дверь и вижу знакомую до боли рожу дорогого моего друга Ойгена.
Эх, вспоминать не хочется! Пили пиво, ходили в походы, травили анекдоты… Казалось, дружили. Казалось. Вот именно. Впрочем, чего уж теперь. Он свой выбор сделал.
– Я стреляю лучше, чем Феликс, – говорю я вместо приветствия.
Ойген сидит за столом, его левая рука лежит на столешнице, а рядом – клешня, которая теперь заменяет ему правую. Честное слово, словно запчасть от двухметрового пупса. Да уж, Феликс отлично с ним поквитался за Риту.
Видок у бывшего приятеля тот еще – усталый и какой-то затравленный.
– Я так и думал, что этим все кончится, – покорно произносит он. – Ладно… Наручники в ящике справа.
Не сводя с него глаз, достаю из ящика стола пару новеньких браслетов, швыряю их ему и спрашиваю:
– У тебя носовой платок чистый?
– У меня его вообще нет, – отвечает он, надевая наручники на здоровую руку и на свою пластиковую клешню. – Зачем тебе?
– Не мне – тебе. Вместо кляпа. Носок – негигиенично, – согласен, шутить в такой ситуации неэтично, но я как-то непривычно зол. И на Ойгена почему-то – в первую очередь. Как будто именно он, а не Ройзельман заварил всю эту мерзкую кашу. А с другой стороны… Ройзельман – фанатик идеи. А этот просто хотел вкусно жрать и мягко спать. И чтоб платил за это кто-то другой.
– Заклей, – советует Ойген, кивая на рулон скотча перед собой. Он что, готовился к моему визиту? Следую его совету и только потом понимаю, что рано:
– Где ключи от камер? – ничего, думаю, и с заклеенным ртом покажет.
Скованными руками (гм, скованной рукой?) он выдвигает ящик стола, в котором обнаруживается внушительная связка ключей. Надо же, не карточки электронные, как во всех приличных местах, а традиционные железные ключи. Они тут что, с прошлого века ничего не перестраивали? Ох, прав был Петр: чужой непрофессионализм бывает очень полезен.
К кабинету Ойгена ближе камера Марии. Девушка не спит. И правильно, Жанна должна была их предупредить. Мария сильно исхудала и в темноте почти неотличима от Риты.
Девушка молча (и тихо, надо же) вскакивает с топчана и – ни вопроса, ни возгласа, только напряглась вся как стрела на тетиве. Да, многому она научилась за последнее время. Научили. Гады.
Теперь очередь Феликса. Он изрядно оброс, борода торчит какими-то дикими клочьями. Но взгляд не в пример жизнерадостнее, чем у Марии. Он даже пытается меня обнять.
– Тихо, – останавливаю его я. – Вот выберемся сперва. Давай быстрее.
Мы гуськом направляемся к вертолету. Ойген идет впереди, и я все жду, что он выкинет какое-то коленце, но он покорно передвигает ноги и ничего не пытается предпринимать. Помогаю ему забраться в кабину, пристегиваю его, убеждаюсь, что он не может освободиться, захлопываю дверцу и иду с остальными назад, к грузовому люку. Открываю его… и преграждаю ребятам дорогу.
– Теперь слушай внимательно, – тихо говорю я Феликсу. – Видишь вон тот куст? Метрах в десяти от сетки. Идите на него, у сетки угол отогнут, пролезете. Там анкер, возле него – два поясных крепления. Наденешь одно на себя и на Марию, там есть специальный карабин «для пассажира», отстропишься и медленно спускаешься со скалы. Я тебя учил, вспоминай. Не спеши и не бойся, тело все помнит, спускайся аккуратно и внимательно. Одно крепление оставь для меня. Потом бегом вдоль берега по направлению течения. Наткнетесь на катер. Там ждет Рита. И, скорее всего, Петр. Все понял?
Феликс сосредоточенно кивает, но потом с недоумением спрашивает:
– А почему бы нам не удрать отсюда на вертолете?
Секунду размышляю, не соврать ли. Не выйдет: взрыв они увидят, а Петр скажет, что я знал.
– В вертолете бомба. На случай угона.
У него расширяются зрачки:
– И ты хочешь взлететь?
– Не дрейфь, старик, – я хлопаю его по плечу, – все продумано. Я спрыгну еще до взрыва. Я же супермен, ты помнишь? Иначе нам не уйти. Ни вам, ни мне. Выследят. А вертолет – отличный ложный след. Хотя бы в первое время.
Он обреченно кивает:
– Ты точно сможешь?
– Крест на пузе, – по-детски клянусь я, смурнею, вспомнив отца Александра. Тьфу ты! Язык мой – враг мой. Но Феликс, похоже, удовлетворен. Провожаю их с Марией взглядом. Они порядком измотаны, насчет «добежишь» я, пожалуй, несколько погорячился. И еще надо было бы сказать ему, чтобы он тщательнее подстраховывался на спуске. Хотя я вроде сказал.
Закрываю люк грузового отсека, иду к кабине. Ойген сидит неподвижно, только глаза да наручники поблескивают. Устраиваюсь на сиденье, но не пристегиваюсь, не закрываю дверь со своей стороны и запускаю двигатель. Винты мерно начинают вращаться.
Тут же поднимается переполох – на крыше вспыхивает прожектор, ослепляя нас с Ойгеном, врубается сирена. Но вертолет дрожит, вертикальная тяга уже есть, и мы вот-вот взлетим.