В тоннеле ему было холодно. Теперь он потел. И они все еще поднимались.
Деревья росли так близко друг от друга, что лишь мельчайшие, похожие на пыль, снежинки могли найти путь до лесной подстилки.
Итан продолжал оглядываться на подножие холма, стараясь разглядеть огни Заплутавших Сосен, но там было черно, как в бочке с дегтем.
Внезапно лес оборвался – деревьям больше негде было расти.
Они просто кончились у каменной стены.
Люди не остановились, даже не замедлили шага, просто продолжали идти прямо на эту стену.
Имминг прокричал, обернувшись:
– Она крутая, но там есть тропа! Просто иди точно след в след и радуйся, что темно!
– Почему? – спросил Итан.
Тот только засмеялся.
Лес был густым.
Это было безумием.
Имминг прицепил лампу к кожаной лямке и повесил через плечо, чтобы освободить руки.
«Потому что руки тебе понадобятся».
Гора взмывала вверх, тошнотворный наклон далеко превосходил пятьдесят градусов. Стальной трос был прикреплен шкворнем к скале, а вдоль троса тянулось некое подобие тропы – небольшие выбоины в скале и трещины, похоже, призванные играть роль ступенек. Большинство выбоин были естественными. Некоторые – сделанными человеком. Все это выглядело самоубийством.
Итан вцепился в ржавый трос – то была его жизнь.
Они начали подниматься.
Ничего не было видно, кроме ближайшего скудного участка освещенной лампой тропы.
На первом же повороте склон стал круче.
Итан понятия не имел, как высоко они взобрались, но испытывал кошмарное ощущение, что лес уже остался где-то внизу.
Налетел ветер.
На скале, лишенной защиты деревьев, скопилась четверть дюйма снега. Теперь скала была крутой и скользкой.
Даже Имминг и его люди замедлили безумный темп. Все делали осторожные шаги, заботясь о том, чтобы каждый раз надежно ставить ноги.
Руки Итана окоченели от холода.
На такой высоте трос был облеплен снегом, и перед каждым шагом Итану приходилось стряхивать этот снег.
Перед шестым поворотом склон стал вертикальным.
Теперь Итан дрожал.
Ноги его превратились в желе.
Он не мог сказать наверняка, но, похоже, из-за напряженного подъема стежки на его шве разошлись и струйка крови стекала сзади по ноге в ботинок.
Итан остановился, чтобы перевести дыхание и заново собраться с духом. Когда он снова поднял глаза, лампа исчезла. Над ним не было ничего, и ничего не было внизу. Только бесконечная, головокружительная темнота.
– Шериф!
Голос Имминга.
Итан посмотрел вверх и снова вниз. Ничего.
– Бёрк! Сюда!
Он окинул взглядом утес. В двадцати шагах в стороне был свет, но люди больше не поднимались. Они каким-то образом двигались вбок по отвесной поверхности утеса.
– Ты идешь, или что?
Итан опять посмотрел вниз и увидел это: в одном длинном шаге в стороне к скале была прикреплена единственная доска в шесть дюймов шириной, а над ней параллельно тянулся трос потоньше того, за который он держался.
– Давай! – заорал Имминг.
Итан перешагнул оттуда, где стоял, через два фута пустоты на шестидюймовую доску. Она была облеплена талым снегом, и половина его ковбойских сапог нависла над пустотой.
Он вцепился в трос, сделал шаг правой ногой, но гладкая подошва поехала по обледеневшей доске.
Ноги его заскользили.
Вопль, который услышал Итан, был его собственным.
Он ударился грудью о скалу, едва держась одной рукой за трос, а собственный вес тянул его вниз. Скрученный металл впился в его пальцы.
Имминг что-то кричал ему, но Итан не понимал слов.
Он сосредоточился лишь на холодной режущей стали, чувствуя, как хватка его медленно слабеет и сапоги начинают съезжать с ног.
Он мысленно увидел, как соскальзывает, вообразил ошеломляющее чувство зависания в животе и то, как он размахивает руками и ногами. Может ли быть что-нибудь хуже, чем падение в полной темноте? По крайней мере, при свете дня ты бы видел землю, которая рвется к тебе, чтобы тебя прикончить, и имел бы шанс, хоть и быстротечный, приготовиться.
Итан подтягивался на тросе до тех пор, пока сапоги его не коснулись снова доски.
Прислонился к скале.
Глотнул воздух.
Рука кровоточила.
Ноги тряслись.
– Эй, козел! Попытайся не сдохнуть, ладно?
Люди засмеялись, звук их шагов отдалился.
Не было времени на перегруппировку.
Осторожными шагами Итан двинулся вдоль поверхности скалы.
Спустя пять минут ужаса лампа исчезла за поворотом.
Итан последовал за ней, и, к его бесконечному облегчению, тропа сделалась шире.
Больше не было никаких тросов и досок.
Теперь они шли вверх по постепенно поднимающемуся уступу.
Может, дело было в крайней усталости и постепенно выветривающейся огромной дозе адреналина, но Итан совершенно не заметил, когда же случился переход. Когда они перестали быть снаружи и оказались внутри.
Теперь лампа освещала каменные стены – они окружали его со всех сторон, и даже над головой был камень, а воздух стал теплее на десять градусов.
Шаги отдавались эхом.
Впереди и вверху слышался шум голосов.
Музыка.
Итан последовал за людьми в конец прохода.
Внезапный свет обжег ему глаза.
Его провожатые продолжали идти, но Итан остановился у широкой открытой двери.
Он не мог толком уложить в голове то, что видит.
Это не вписывалось в первоначальную концепцию.
Пещера была в несколько тысяч квадратных футов – площадь комфортабельного дома. По углам потолок низко просел, а в центре поднимался больше чем на двадцать футов. От обилия огней каменные стены светились цветом необожженного кирпича.
Повсюду горели свечи.
Факелы.
Керосиновые лампы свисали на проволоке с потолка.
Тут было тепло, жар исходил от большого очага в дальнем углу – там имелась ниша, через которую, вероятно, выходил дым.
И повсюду были люди. Стоящие маленькими группками. Танцующие. Сидящие на стульях вокруг очага. Неподалеку на самодельной сцене играли три музыканта – на трубе, контрабасе и на пианино, которое, как решил Итан, разобрали и затащили сюда по частям. На табурете сидел Гектор Гайтер, который вел оркестр через какую-то печальную джазовую оркестровку, уместную в ночном клубе в Нью-Йорке.